— Мы ждали тебя, Бессмертный, — произнёс монах на языке, который Виктор не слышал уже много столетий, но всё ещё понимал. — Хранитель сообщил о твоём приходе.

— Хранитель? — удивлённо переспросил Крид, вспоминая старика у подножия горы Фудзи. — Вы знаете его?

Монах улыбнулся — улыбкой, полной понимания и мудрости веков.

— Мы все связаны, те, кто наблюдает за вратами времени. Те, кто хранит равновесие между мирами.

Он сделал приглашающий жест.

— Входи. Здесь ты найдёшь то, что ищешь. Или, по крайней мере, начало пути к этому.

Виктор последовал за монахом в храм, и когда тяжёлые деревянные двери закрылись за ним, он почувствовал, что оставляет позади не только внешний мир, но и значительную часть своей прошлой жизни. Здесь начинался новый этап его бесконечного существования — этап не завоеваний и поисков, а созерцания и познания.

* * *

Храм оказался древнее, чем Виктор мог представить. Его внутренние залы были украшены фресками, изображавшими события, происходившие задолго до записанной истории. Здесь были картины сотворения мира, борьбы богов и демонов, рождения и смерти вселенных.

Монахи, обитавшие в храме, приняли Крида с почтением, но без удивления, словно его приход был предсказан столетия назад. Они отвели ему небольшую келью с каменным ложем и единственным окном, выходящим на снежные пики гор.

— Здесь ты будешь жить, пока не решишь, что готов идти дальше, — сказал старший монах, тот самый, что встретил его у входа. — Мы не спрашиваем о твоём прошлом, ибо знаем, что оно тяжелее, чем могут вынести слова. И не говорим о твоём будущем, ибо оно ещё не написано, даже для такого, как ты.

Виктор кивнул, благодарный за эту мудрость и понимание. Он достал Копьё Судьбы, всё ещё завёрнутое в ткань, и положил его в угол кельи.

— Это… — начал он, но монах поднял руку, останавливая его.

— Мы знаем, что это такое, Бессмертный. И знаем, что ты ищешь пятое кольцо, хотя сам ещё не решил, для чего оно тебе нужно.

Он указал на простую деревянную полку у стены.

— Положи его туда. Здесь оно будет в безопасности. Здесь его сила не сможет повлиять на твой разум, пока ты ищешь свой путь.

Крид сделал, как было сказано, и почувствовал странное облегчение, словно сбросил с плеч тяжкий груз. Копьё, лежащее на полке, казалось, тоже успокоилось — его сияние стало мягче, ровнее, а пульсация колец почти прекратилась.

— А теперь, — сказал монах, — начинается твоё обучение. Не знаниям, ибо ты знаешь больше, чем большинство смертных. И не мудрости, ибо ты прожил достаточно, чтобы обрести её. Нет, ты будешь учиться покою — самому трудному искусству для тех, кто обречён на вечное существование.

С этими словами начался новый период жизни Виктора Крида — период тишины, созерцания и внутреннего поиска. Он жил как монах, следуя строгому распорядку дня, установленному столетия назад. Просыпался до рассвета, медитировал часами, изучал древние тексты, выполнял простую физическую работу, необходимую для поддержания жизни в храме.

Постепенно он начал понимать, что монахи этого храма были не просто религиозным орденом. Они были хранителями знаний, древних, как сам мир, и опасных настолько, что большинство смертных сошло бы с ума, просто узнав о их существовании.

Здесь изучали природу времени — не как линейного потока от прошлого к будущему, а как сложного переплетения возможностей, вероятностей, параллельных реальностей. Изучали природу сознания — не как продукта мозговой деятельности, а как фундаментального аспекта вселенной, существующего на уровне, более глубоком, чем материя и энергия.

И, что более всего интересовало Крида, здесь знали о вратах времени — тех самых, к которым вело Копьё Судьбы с пятью кольцами.

— Врата существовали всегда, — объяснял старший монах во время одной из редких бесед. — Они — точка соприкосновения между нашим миром и тем, что лежит за его пределами. Точка, где время и пространство теряют своё значение, где возможно всё и невозможно ничто.

— И что за ними? — спросил Виктор, задавая вопрос, мучивший его тысячелетиями.

Монах долго молчал, глядя на вершины гор, видневшиеся в окне.

— Никто не знает наверняка, — наконец ответил он. — Те, кто прошёл через врата, никогда не возвращались, чтобы рассказать. Но существуют… предположения.

Он посмотрел Криду прямо в глаза.

— Некоторые тексты говорят, что за вратами — освобождение. Конец цикла перерождений, конец страданий, конец самого существования как отдельной сущности. Другие утверждают, что там — начало нового цикла, новой формы существования, более высокой и чистой, чем эта.

Монах сделал паузу.

— Но есть и те, кто верит, что за вратами — лишь хаос. Безумие. Разрушение всего, что делает нас тем, кто мы есть. И что врата были запечатаны не для того, чтобы скрыть от нас истину, а для того, чтобы защитить нас от неё.

Виктор задумчиво кивнул. Эти слова перекликались с тем, что говорил ему призрак его человечности в хижине у подножия Фудзи. Выбор между освобождением для себя ценой разрушения мира и спасением мира ценой собственного уничтожения.

— И что же правда? — спросил он.

— А что есть правда, Бессмертный? — ответил вопросом монах. — Правда не в словах и не в текстах. Правда — в опыте, в прямом знании, которое приходит только через личное переживание.

Он улыбнулся.

— Но одно я могу сказать тебе наверняка: выбор, который ждёт тебя, когда ты найдёшь пятое кольцо, будет не между добром и злом, не между спасением и разрушением. Он будет между любовью и страхом. Между принятием своей истинной природы и бегством от неё.

Эти слова глубоко затронули Крида, и он долго размышлял над ними в тишине своей кельи, глядя на Копьё Судьбы, покоящееся на полке — артефакт, который когда-то определял его судьбу, а теперь ждал его решения.

* * *

Дни складывались в недели, недели в месяцы, месяцы в годы. Виктор потерял счёт времени, проведённого в тибетском храме. Здесь, высоко в горах, где даже смена времён года казалась лишь лёгким колебанием в вечном круговороте бытия, его бессмертие не ощущалось проклятием. Скорее, оно стало просто ещё одним аспектом его сущности, таким же естественным, как дыхание или сердцебиение.