Как это ни забавно, я сейчас тепло вспоминаю ту сессию в студии. Джейка и Мартина не было, они про это ничего не знали, и мы поэтому пребывали в заговорщическом настроении, отчего все наше предприятие приобретало бодрость, какую обычно не связываешь со студией «Поющие в терновнике». Спор у нас случился всего один, в самом начале, – из-за тех изменений, которые я внес в текст. Сперва Хэрри никак не мог поверить, что я это всерьез, но я указал ему: именно он придумал, чтобы я сделал Мэделин предложение, если хорошенько вспомнить, – а кроме того, следовало признать: в такой версии песня определенно лучше запоминается.

К примеру, вторая половина сейчас выглядела вот так:

Хэрри качал головой.

– Я не могу такое петь, – твердил он. – Я с этой женщиной даже не знаком.

Но все равно я его вскоре уговорил.

Как обычно, от Винсента мы дождались чрезвычайно мало радости. Наверное, сами виноваты – не нужно было для начала переть с ним на рожон. Я не устоял и прихватил с собой пластинку «Карликов смерти» – просто доказать, что он был не прав. Первая его реакция была – хмурое недоверие; он взял у меня из рук пластинку и сказал, что хочет рассмотреть ее поближе. Терпеть не могу людей, которые не любят проигрывать в споре. После этого он с нами особо не разговаривал – просто сидел в аппаратной и читал старый номер «Миди-мании» да изредка подкручивал канальные регуляторы уровня. В конце же, когда мы у него спросили, как звучало, он ответил:

– Блистательно. На вашем месте я б тут же кинулся звонить в И-эм-ай[69]. Так у кого из вас золотой диск на стенке в спальне будет висеть? Или спальня у вас одна на двоих? Ха, ха, ха!

Потом случилось странное: мы попросили его вернуть нам пластинку, а он не смог ее найти. Утверждал, что забрал ее с собой, когда мы пошли наверх, и оставил там на столе, а теперь она исчезла.

– Типично! – сказал он. – Не надо тут ничего разбрасывать, в таком-то месте. Сюда такая шушера лазит, ничем не лучше преступников почти все.

– Слушайте, это вообще не моя пластинка, – сказал я. – Она моего друга. И крайне редкая.

Я пришел в ужас от мысли, что может мне сказать Дерек, когда я ему сообщу, что потерял ее. Винсент же тем не менее жизнерадостно даже не извинился, мало того – содрал с нас за сессию вдвое больше того, на сколько мы рассчитывали.

– Ваш директор мне про это ничего не говорил, – сказал он, – поэтому мне с вас по нормальной ставке брать придется.

– Он полный ублюдок, – сказал Хэрри, когда несколько минут спустя мы с ним сели в кафе у станции «Лондонский мост» и стали есть сосиски с картошкой. – Думаю, пластинку он сам спер. Наверняка же знает, сколько она у коллекционеров стоит.

Я кивнул и погонял по тарелке упорную тушеную фасолину, а затем ответил:

– Так хочешь не хочешь, а и о Честере задумаешься, нет?

– В смысле?

– Ну, как Честеру удается с ним ладить? Как вообще могут быть хорошие деловые отношения с таким человеком?

– Но это же признак хорошего директора, а? Уметь отыскивать подход к самым разным людям.

Я над этим поразмыслил и покачал головой:

– Нет, тут не только это. – Я от бессилия даже пристукнул вилкой по столу. – В этом месте что-то происходит, и я не знаю что. Ты Карлу знаешь – ну, женщину в баре, в «Белом козле»?

– Ну?

– Она Честеру не доверяет. Говорит, что все время его там видит со всякими странными людьми. А в последнее воскресенье, сразу после того, как у нас это… обсуждение состоялось, туда заявился тот тип. Пейсли его звали – он вокалист в другой банде, которой Честер заведует. Ему ужалиться не терпелось или еще что-то. В итоге они с ним вдвоем ушли.

– Думаешь, Честер его снабжает?

– Возможно. А если Честер во все это дело втравлен, что ж тогда Винсент? Как он туда вписывается?

– Не увлекайся, Билл. Винсент просто злобный гаденыш, только и всего. Вряд ли он чем-то сомнительным занимается.

– А тогда что он держит у себя в Студии «В»? Только не надо мне говорить, что она действительно репетиционная. К ней и близко никого не подпускают.

Хэрри вновь принялся за еду.

– Извини, – сказал он. – Я потерял твою мысль.

Я подался вперед и произнес настоятельным шепотом:

– За этой дверью я слышал голоса, Хэрри. Я в этом уверен.

– Если хочешь знать мое мнение, ты идешь на поводу у своего воображения. Как бы там ни было, тебя это не касается, и чем меньше я знаю о делах этого парня в его свободное время, тем больше мне счастья. В данный момент сильнее всего меня интересует вот это.

Из кармана куртки он вытащил бобину с новой версией песни «Мэделин (Чужак на чужбине)».

Я улыбнулся:

– Как тебе показалось?

– Довольно неплохо. Охренеть как хорошо. Вероятно, лучшее, что мы сделали.

Мне тоже так казалось, но приятно было услышать подтверждение. С драм-машиной мы наконец смогли добиться того ритма, который нам хотелось получить, а кроме того, мы задействовали дополнительные эффекты вроде маракасов и хлопков в ладоши, и Хэрри наложил фанковый гитарный рисунок, звучавший поперек основного ритма: от этого вся песня зазвучала гораздо плотнее, целеустремленнее. Новые слова, которые я сочинил, было легче петь, и он все равно слегка поменял вокальную партию, чтобы соответствовала его диапазону. Предыдущее свое произведение мы улучшили неимоверно.

– Завтра куплю кассет, запишу десяток копий, – сказал он. – Я уже был у типографа насчет вкладышей. Тот сказал, что завтра можно забирать.

– Что ты там написал?

– Просто перечислил всех, кто в банде, Винсента поставил продюсером и дал номер телефона.

– Чей номер телефона?

– Твой. У тебя одного автоответчик есть.

– Справедливо. Мне бы тогда пару копий хотелось как можно скорее.

– Пару?

– Ну, одну мне, а одну.

– Так?

Я не стал растолковывать, а Хэрри был настолько любезен, что не захотел меня дразнить. Дружески улыбнувшись, он просто сказал:

– Удачи.

* * *

На сей раз я вернулся в квартиру еще до полуночи, и Тина в кои-то веки не спала. В кухне горел свет – она там сидела спиной к двери.