Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вам чем-нибудь помочь, сэр?
Кулак у меня болел, а я смотрел в лицо громадного полицейского. Я стоял в проулке, и все было очень спокойно – поскольку я теперь перестал колотить в дверь паба.
– Пабы закрываются в одиннадцать, сэр, – сказал полицейский. Это было обвинение, а не полезное утверждение факта, и словом «сэр» он помахивал, как тупым тяжелым инструментом.
– По-моему, я там что-то забыл, – выдавил я. – Бумажник.
– Понимаю, сэр. Что ж, вам придется подождать до утра и забрать его тогда.
Лет ему было под сорок, усатый и вовсе не грозный вроде бы. Я что-то пробормотал в благодарность и стал отступать.
– Вам хватит денег вернуться домой, сэр? – спросил он.
– Да, все в порядке. У меня проездной.
– Доброй ночи, сэр.
Он наблюдал за мной, пока я не свернул за угол. Через пять минут, когда я вновь вынырнул из-за угла, его уже не было. Паб стоял темный, дверь на засове. Я оперся на нее, ноги у меня подогнулись, и я соскользнул на мостовую.
Проспал я, вероятно, недолго. Проснулся, весь дрожа, но разбудил меня не холод. А звук. На улице, как я уже сказал, было спокойно. В смысле – тихо, но не беззвучно, потому что в Лондоне никогда не бывает беззвучно. Пока там живешь, этого как-то не сознаешь: лежа в четыре утра без сна, можно ошибиться, приняв то, что слышишь, за тишину, но тут-то и ошибешься. Нужно лишь поехать куда-то в другое место, в деревню, даже в другой городок, чтобы понять: в Лондоне всегда что-то гудит, рокочет, какое-то погребенное бормотанье беспокойной, неопределимой деятельности. Вот на этом-то фоне, в этой постоянно напряженной атмосфере далекого шума я расслышал нечто отчетливое и удивительное. То был голос: высокий, чистый женский голос пел мелодию до того сильную и славную, что она уже звучала знакомо, хоть я и знал, что никогда раньше ее не слышал. Голос доносился откуда-то сверху, с неба, словно ангельский.
Нет, не ангел это. Я поднял голову и над рядом лавок через дорогу заметил открытое окно. В одной лавке была вывеска, гласившая: «Видео – продажа или прокат». В памяти щелкнуло, и я быстро поднялся на ноги: Карла. Конечно же. Мелодия была шотландской, это и по звуку можно определить, а слова, хоть я их не понимал, – похоже, на гэлике. Много месяцев спустя я, вообще-то, разыскал слова этой песни, которая называется «Тоска моряка». Там были такие строки:
Если перевести, получится нечто вроде:
Я стоял и слушал ее голос, не знаю сколько. Казалось, прекраснее я не слышал ничего и никогда. В мелодии звучала такая уверенность, такая уместность, а голос был так чист, что я – на миг – забыл все. Даже не помнил, что я пьян. Он говорил со мной, и то, что он мне говорил, было в точности тем, что я хотел слышать. И когда песня закончилась, оставив по себе лишь странное деловитое спокойствие, мне больше не хотелось, больше не нужно было разговаривать с Карлой. Ни тогда. Ни теперь.
Я слышал, как она поет.
Лететь к земле, что я люблю, Там ждут меня родные». Ну, к этому я по-прежнему еще не был готов: нельзя, чтоб Лондон меня оборол, покамест. Но мыслями своими назавтра я все же обратился к дому, и с ясностью, на которую я не рассчитывал, мне вспомнились некоторые сцены из прошлой жизни, какие я всеми силами старался забыть. Причиной этому послужило прибытие – скорее, чем я ожидал, – письма от Дерека.
Вообще-то было оно не просто письмом, а бандеролью; и первым делом, вскрыв ее, я обнаружил пластинку – семидюймовый сингл. Сторона «А» называлась «Жестокая жизнь»; сторона «Б» – «Бессонница». Исполняла их группа под названием «Карлики смерти».
Само же письмо было вложено в конверт с картинкой; я вынул его и начал читать.
Дорогой Билл,
приятно получить от тебя весточку – наконец-то. Раз тут никто не получает от тебя ни словечка и, видя, что ты еще не всплыл в «Верхушке попсы»[67], по всей усадьбе летают слухи, что ты, должно быть, упал в Темзу и доплыл по ней до великой звукозаписывающей студии в небесах. Но выясняется, что ты жив, здоров и обитаешь в богемном убожестве. Нам всем стало легче, могу тебе доложить.
Так, ты, вероятно, не понимаешь, отчего у этой бандероли такое содержимое. Это просто очередной образчик поразительной действенности корпорации «Музыкальные услуги Дерека Тули». Ответим на все ваши вопросы о поп-музыке. Быстро, надежно и без микробов. Твой друг совершенно прав. Действительно существовала такая банда «Карлики смерти» – одна из сотен забытых мелких групп, что возникли в эпоху панка, записали по паре дешевых независимых синглов и пропали бесследно. Забытых, то есть, всеми, кроме горстки маньяков меморабилии вроде меня. Пластинки, о которой говорил твой друг, «До синяков», у меня нет, но я ее помню. Та, что ты в данный миг держишь в потной ручонке (при условии, что ее не потеряли на почте, в каковом случае с Почтамта придется хорошенько драть семь шкур), – еще более редкая. Это был их второй (и последний) сингл, вышедший на лейбле, который даже я нигде больше не встречал, – вероятно, их собственном. Тираж у нее, должно быть, штук 100, из него они продали штук 6-7.
Послушав эту пластинку, ты поймешь, что «Карлики» имели склонность сторониться рафинированных чувств человеческого духа и не велись на тонкость или мягкость оттенков выражения. «Жестокая жизнь» предоставляет взгляд на Глазго как ад большого города: главными реперными точками в ней, похоже, служат изнасилования, уличные грабежи, драки банд и злоупотребление наркотиками. По сравнению же со стороной «Б», «Бессонницей», это видится нежной пасторальной идиллией: тот текст, который там можно разобрать, судя по всему, состоит из воплей в микрофон женщины на ее бывшего возлюбленного о том, что, как она надеется, ему больше никогда не удастся выспаться как следует. Немного похоже на скрежет мела по школьной доске.
Кстати сказать, память подводит твоего друга, если он считает, будто в группе играли настоящие карлики. Точного состава я не помню, но мне это видится крайне маловероятным. Что же касается зловещих фигур в капюшонах на обложке сингла, должно быть, это просто рекламный снимок. Название свое они взяли (как же тебе повезло с другом, который такое помнит, а?) из газетного заголовка в «Глазго Хералд», ставшего в свое время прямо-таки легендарным. Судя по всему, этих двоих – братьев – незадолго до публикации арестовали по обвинению в вооруженном ограблении со взломом: они вломились ночью на склад, связали сторожа и попытались его пристрелить, но пистолет сработал не так, и одного брата ранило в руку. Росту оба они были около 3 футов 6 дюймов, и в округе их знали довольно неплохо: они совершили целый ряд ограблений, проникая в помещения через крохотные окошки, но это им удавалось скверно, их все время ловили. Иными словами – злокозненные, но неумелые. Как бы то ни было, на основании показаний этого охранника их осудили и, вполне возможно, забыли бы совсем, если бы не расползся этот сатанинский заголовок. Я уж и не припомню, как их звали на самом деле или сколько они потом оттрубили.
