– Джэлмэ, ты надолго приехал?

– Дня два побуду, – ответил он. – Помогу вам, если что надо.

– Хорошо бы вам с Субэдэем на бычьих санях съездить в лес, – сказала она, – березовых дров привезти. Один аргал не дает такого света и тепла. Да еще бы хоть небольшого кабана на мясо добыть, отцу все времени нет.

– Хорошо, – согласился Джэлмэ.

Отдохнув, он пошел в кузню. Спустившись по пологим земляным ступенькам, вошел в низкую дверь и оказался в тесных земляных стенах, покрытых закопченным потолком из толстых жердей. Все здесь было неизменно, как он помнил с самого детства: очаг в середине, слева – меха, справа – наковальня. По углам – кучи железных обломков, дырявые котлы, поломанные мечи, доспехи… В нос ударил знакомый горький запах копоти, железа и дыма.

Джарчиудай, брызнув своим кузнечным богам и угостившись сам, посиживал у огня. Как всегда от выпивки лицо его подобрело, разгладились брови у переносицы. С довольной улыбкой он оглянулся на вошедшего сына:

– Садись сюда, к огню, да поговорим с тобой.

Джэлмэ низко поклонился возвышавшимся на северной стене онгонам Борон-Хара Тэнгэри[8]и Хожир-Хара Дархана[9], сел рядом с отцом. Не дожидаясь, когда тот заведет разговор, он обратился к отцу:

– Отец, я хотел поговорить о нашем Субэдэе.

– А что? – спросил отец.

– Он тоже хочет искать свою дорогу в жизни.

У Джарчиудая потемнело лицо.

– Вон ты о чем… – протянул он, вновь посуровев лицом. – А кто будет смотреть за огнем в нашей кузне, если и он уйдет на сторону? Или хотите, чтобы погас наш дарханский огонь? Я вижу, вы оба захотели легкой жизни, лишь бы вам подальше от кузни быть. Не хотите понять, что кузнецы, хоть и нелегкое у них дело, главные люди в племени…

Обычно немногословный, обходящийся в разговорах со своими двумя-тремя словами – «да», «нет», «не знаю»… – сейчас, выпив архи, он давал волю словам, стараясь доказать сыну свою правоту.

– Не будет нас, – внушительно глядя ему в лицо, доказывал он, – не будет ни оружия, ни доспехов, ни удил, ни стремян – ничего! А без всего этого не будет жизни, ни скота, ни добычи, а племя завоюют другие народы… А тебя я отпустил на сторону не просто так, поболтаться по свету, а для нужного нам дела. Ведь кузнецы живут не сами по себе, а в курене, при нойонах. Чем лучше нойон, чем больше и крепче улус, тем лучше кузнецу – и дел больше и почета. Нынешние борджигинские улусы захирели, потому что путных нойонов нет. А мне надо найти для вас достойное место, чтобы мои дети и внуки не знали нужды. Прошлой зимой я увидел Тэмуджина и понял: вот кто будет настоящим нойоном, если выживет. Выжил! Ушел из плена с кангой на шее, да так, что следов не оставил. Я тогда понял, что он очень умен и отважен, что пройдет время и ему быть большим нойоном. Посмотрел я на олове[10]на его будущее, и вышло, что он будет вождем в нашем племени, большим властителем, и большие дела будет вершить. Значит, и кузнецам будет чем заняться в его улусе! Вот при ком вам хорошо будет жить, а не при этих пьяных безумцах, что сейчас правят борджигинскими родами. Я тебя отдал этому Тэмуджину для того, чтобы ты был с ним с самого начала, помогал ему возродить улус, тогда и вам с Субэдэем найдется хорошее место у него. Вот почему я тебя оторвал от дела, а ты вместо того, чтобы готовить место для нашей семьи, еще и Субэдэя в сторону тащишь. А кто тогда продолжит дело предков? Или мне ваших сестер кузнечному делу научить? Нет уж, Субэдэй останется при мне. И оба забудьте об этом.

Джэлмэ знал, что отцовское слово сильнее железа, которое тот всю свою жизнь ломал, плавил и ковал, и потому он даже не стал пробовать упросить и разубедить его. Пожалев в душе младшего брата, он сказал лишь:

– Я понял. Скажу Субэдэю.

– Вот и хорошо, что понял, – проворчал отец, берясь за чашу и маленький медный кувшин. – Субэдэю быть только кузнецом. Он продолжит дело предков.

На следующее утро Джэлмэ заседлал коня, решив проехаться по куреню и повидаться со старыми друзьями.

Ночью ветер стих, а с рассветом небо затягивалось снежными облаками. Над восточной горой сквозь мутную пелену едва угадывалось только что взошедшее солнце. Редкие падали снежинки. Теплело.

Все самые близкие друзья Джэлмэ жили поблизости, на восточном краю, который относился к улусу Агучи-нойона. Он решил сначала встретиться с Нохоем, тот жил ближе других.

Проезжая между айлами, Джэлмэ внимательно вглядывался по сторонам, примечая, как изменился курень за короткое время. Раньше здесь бывало шумно, в айлах всюду ходили люди, хлопотали по хозяйству, толпами проезжали верховые, а теперь вокруг было пусто, будто какая-то болезнь загнала людей по юртам. Лишь дважды показались какие-то женщины, быстро пробежав из юрты в юрту, да за дальними айлами проехал одинокий всадник на кауром мерине.

Через три айла он остановил коня возле жилой юрты, звонко щелкнул языком. Это был знак среди его друзей, по которому они узнавали друг друга.

Из-под полога показалось лицо младшего брата Нохоя, десятилетнего Сухэ. Прежде веселый, улыбчивый, на этот раз он безрадостно посмотрел на него, сухо поздоровался и сказал:

– Брат сейчас выйдет, – и скрылся.

Нохой вышел, нахлобучивая на голову потертый лисий малахай, застегивая на старом волчьем полушубке ремень. Низкорослый и плотный, он был широк в плечах. Первым из сверстников начал носить взрослый роговой лук, стрелял метко и этим был известен среди юношей окрестных куреней.

Лицо у Нохоя было сумрачно. Он коротким кивком поздоровался с ним, двинул рукой, приглашая пройти в малую юрту. Джэлмэ привязал коня и, низко нагибаясь, зашел вслед за ним. В пустом жилище было холодно, по стылому очагу было видно, что здесь давно не зажигали огня.

Нохой длинной палкой сдвинул войлок на дымоходе, сложил в очаге небольшую кучу аргала, высек огонь. Скоро разгорелось пламя.

– Садись, – сказал Нохой, подкладывая аргал в огонь. – Теперь мы все перебрались в большую юрту, дни были холодные, а топлива осталось мало… Ты этой ночью приехал?

– Вчера под вечер.

– По делу или погостить? – в голосе его угадывался насмешливый упрек: мол, мы все тут страдаем в войне, а ты спрятался за своим званием дархана[11], скрылся неведомо куда и разъезжаешь по гостям.