законов, не возвращаясь назад во времени, как привыкли и допускаем согласно фантастике, искусству пластической хирургии и способностям памяти, а согласно ходу часов, – молодел вперед, то есть это была дорога в будущее в квадрате! Абсолютно новый, целинный путь, и идущий им делал наоборот абсолютно все, что прежде было законом. Молодел с чувством верно избранного пути, против всякой логики, правил и причинно-следственных связей. Первопроходец в юность, он прокладывал себе путь вперед, двигаясь в толпе среди нас в одном с нами направлении, но в противоположную сторону. Это было чувство восторженное, захватывающее, чувство человека, гладящего рыкающего льва против шерсти, человека, молчаливо противоречащего всему, человека, падающего вверх бездны.

Этот был исключительный, никем ранее не описанный случай возрастного регресса. Платон Андреевич выздоравливал! Против направления жизни.

Исчезла седина, бесы веселили ребро, выпали последние зубы, но вскоре «ложечка звякнула», и, вызвав в душе торжествующий вихрь, во рту появились новые зубы. Кости сделались крепкими, обострилось зрение, исчезло полностью помутнение хрусталиков, симптомы Альцгеймера… И лет через сорок вперед Платон Андреевич имел внешность человека, которому максимум тридцать. Соседи, разумеется, замечали за Платоном Андреевичем его странные изменения, но сосед соседу не мать, не дитя, существо случайное, параллельное – редкий встречный у мусорного контейнера, хмурый спутник по лифту.

Платон Андреевич перестал звонить в поликлинику, и о нем все забыли. Сами знаете, как бывает: думаешь, что жив человек, а оказывается, три года как нет; а бывает, как видите, наоборот: уж давно все думали, не жилец, а он как огурчик.

Годы шли для Платона Андреевича в обратную сторону, в глубину, еще прежде казавшуюся всему человечеству безвозвратной. Человечество всей толпой стремилось вперед, за гробовую черту, тихо и обреченно блея; Платон Андреевич от черты этой удалялся. Каждая секунда, каждая минута возвращенная, каждый вздох и миг были бесценны. Смысл жизни, как это ни странно, обрел Платон Андреевич в ней самой, и была сама она своим смыслом.

Не прошло и восьмидесяти семи лет с «обретения», как Платон Андреевич стал терять вес, уменьшаться в размере. Щетину сменил пушок, в локотках появились ямочки, лицо младенчески округлилось.

На исходе обратного, вперед идущего исчисления, отправляясь с пеленального столика в новый путь, возрожденный сонно зевал, барабаня пятками в материнские руки. Словом, все забыв, окончательно впал в младенчество.

До обнаружения смысла жизни и цели ее Платону Андреевичу оставалось восемьдесят семь лет.

В честь его мамы

Человек, говорят, на Бога должен надеяться. Это что же, коль его нет, и надежды не останется человеку?

Ф.М. Булкин

Среди мира пугающего укрытием, малой родиной, где опасности с бедами встречались лишь в книгах и телевизоре, служила Дерябкину его квартирка по улице Рогова, 26. Но, однако же, телевизора не включал Дерябкин с тех пор, как умерла его мама Анна Васильевна, женщина кипучая, с веским мнением по всякому поводу, что по этому телевизору имела возможность спорить и с самим президентом. На малой родине у Дерябкина не существовало большой политики, а за окнами квартирки его сменялись не президенты, а месяцы, вёсны, лета и зимы.

Он не знал, какой день недели сейчас, ибо не ждал выходных или праздников, а работал на удаленке, фрилансером по дизайну. Деньги малые, но не меньшие, чем Дерябкину были нужны.

Не бывал Дерябкин ни в Африке, ни в Египте и ни в Америке, ни в тайге, преодолевая часы перелетные за секунды с помощью хорошо налаженной вайфай-сети.

На просторах этой сети случалось ему заводить знакомства характера романтического, но из дам для такого общения выбирал он не женщину, а страну, и тогда защитой от встречи в реальности служили спасительные километры. Романы эти постепенно сходили на нет, отгорали страсти, замолкали пулеметные очереди сообщений, когда, видимо, женщина находила для себя нечто реальнее и ближе. Но в сети, за прямоугольником синим невидимый, не стеснялся Дерябкин и с кем-нибудь еще познакомиться очень вскоре.

Так он жил, стараясь не выходить за свои возможности по оплате этого проживания. По налогам вовремя всегда он платил, и жизнь, существование его тихое, подтверждали конверты из налоговых органов, извещения по оплате коммунальных услуг, приходившие в почтовый ящик по неизменному адресу. Улица Рогова. 26. Корпус 3.

Годами сидел Дерябкин в своей маленькой комнате, а большую, мамину, пылесосил он раз в году, словом, очень изредка входил в эту комнату, а проходя мимо фотопортрета Анны Васильевны, отворачивал взгляд. Ибо мама до самой смерти своей возлагала на него большие надежды, и казалось по взгляду портретному, что глаза ее и теперь оживлялись под пыльным стеклом в черной раме надеждой и ожиданием.

Иногда, когда пылесосил в маминой, отворачивал маму к стеночке, потому что иной раз халтурил, как в детстве, под столом пылесошенье обходил.

И лишь изредка пробиралась Анна Васильевна в безмятежный сыновний сон, садилась, как в детстве, на краешек постели его, нежно гладила лысинку, говорила, как прежде: «Просыпайся, Сашенька, жить пора…»

Так уж было три года с кончины ее, подбиралась четвертая дата пылесошенья, но в эту зиму жизнь Дерябкина изменилась.

Было два больших магазина вдоль улицы Рогова. «Пятерочка» и «Магнит». «Магнит» прилепился ракушкой к самому дому Дерябкина, что было очень удобно, чтобы далеко не ходить. Но когда жизнь вынуждала Дерябкина идти к метро «Щукинская» опустить показатели воды в МФЦ, заходил он в «Пятерочку», где и выяснил прошедшей осенью выгоду: иногда бывали на что-то акции в «Пятерочке», а на что-то другое – в «Магните». Например, он купит по акции в «Пятерочке» копченую скумбрию, к ней в «Магните» масло сливочное по семьдесят пять.

Между этими магазинами, когда время приходило идти за продуктами, и лавировал наш Дерябкин, и его узнавала каждая из сменявшихся, появлявшихся, исчезавших с временами года кассирш. Человек, как и женщина, ищет, где лучше выйдет ему деньгами, местом и должностью, и того же искали кассирши. В отличие от них наш Дерябкин нашел свое место в раннем детстве еще, по тому самому адресу, куда высылала конверты свои налоговая инспекция.

Он по магазинам ходил, как многие ходят из нас по музею Пушкина, по Манежу, ездят в Рим, Венецию, к пирамидам. И каждая коробочка с надписью интересовала его, он разглядывал, слеповато щурясь, близил к глазам, бережно ставил на место. Он любил картошку с селедкой, рис с вареною лапкой курицы, котлету и гречку, чай с тульским пряником, пастилу. Калорийные булочки, щи капустные и гороховый суп. И по его мнению, ничего в жизни лучше