– Останься. Прошу тебя.

– Зачем?

– Ты слышала наш разговор, – попытался объяснить Эрвин. – Джанни увидел меня – и чему удивился первым делом? Тому, что Большой Лю нарушил перемирие. Джанни был уверен, что я работаю на Лю и только потому нахожусь здесь. Он ошибся и по-глупому выдал важную информацию. Что, собственно, означает перемирие Лю с Праем? Два паука могут поделить банку только одним способом: один паук сидит внутри, а второй бегает по наружной поверхности. Второму это, естественно, не нравится: основные-то ресурсы находятся внутри банки. Так могло бы длиться вечно, не будь у Лю серьезной поддержки со стороны. Однако поддержка существует: не всем на Терре по нраву Прай, как не был по нраву и Сукхадарьян. Он, видишь ли, претендует на известную самостоятельность и косит глазом куда не надо. Довольно обыкновенная ситуация: миры независимые, но слабые, не могут существовать без поддержки миров сильных, а поддержка даром не дается, за нее надо платить суверенитетом. Проще говоря – стелиться перед сильными. Прости, но это азбука. Так называемые свободные миры Лиги, по сути, не сильно отличаются от планет-колоний. Та же Хлябь. То же самое и в Унии, и в Земной федерации… Ты меня не слушаешь?

– Слушаю.

– Одним словом, Лига сама сеет зерна сепаратизма. Она держится только экономической мощью и военной силой. Терра, Новая Бенгалия, Эдем, еще три-четыре планеты – вот костяк и верхушка. Остальные, как твоя Твердь, и уж тем более как Хлябь, прозябают. И будут прозябать. И всегда – я имею в виду правящую верхушку, а народ можно убедить – будут готовы сменить хозяина, если тот предложит лучшие условия. Сукхадарьян втайне заигрывал с Унией, а теперь ту же эстафетную палочку перехватил Прай…

– Не понимаю, – беспомощно сказала Кристи.

– Упрощаю. Перемирие – вот ключевое слово. Между Праем и Большим Лю оно возможно лишь при одном условии: оба примерно одинаково видят ближайшее будущее и ориентируются на одну и ту же цель. На очень заманчивую цель! На такую заманчивую, что клюнул даже Лю – с его-то всем известной склонностью к спокойной позиционной игре! Даже он решил поиграть в сепаратизм. Думаю, на Терре кто-то наступил Лю на хвост и не оставил иного разумного выбора. Глупцы! Жадные, ненасытные глупцы!

– У тебя все вокруг глупцы…

– Кроме полных идиотов. Хотя умные люди тоже порой встречаются, иначе было бы совсем скучно. И знаешь… тут такой расклад, что явно еще что-то наклевывается. Пока не пойму что. Надо просчитать каждый вариант.

Кристи вздохнула, и много всякого было в этом вздохе: и боль, и разочарование, и явственный вопрос: «Ну а я-то тут при чем?»

– Прости за эту лекцию, – сказал Эрвин. – Но я просто чую в данной ситуации шанс вмешаться в игру. Не в беготню от смерти, а в настоящую игру, понимаешь? Или я ничего не смыслю и ни на что не гожусь, или это роскошный шанс, какой выпадает раз в жизни. Нельзя его упускать.

– Нельзя так нельзя, – равнодушно произнесла Кристи.

– Ты как? Со мной? – спросил он и, прежде чем она ответила, понял, что сейчас услышит.

– Нет.

Ну, нет так нет. Каждый имеет право на выбор. И каждая. Хотя обидно это!.. Удар по мужскому самолюбию, холодно и точно проанализировал свое состояние Эрвин. Он и есть. Удар. Хук правой. Выходит, есть оно у меня, это самолюбие, и всякого прочего, что принято считать атрибутами мужской психологии, наверное, тоже хватает, если хорошенько покопаться. Давишь в себе эту дрянь, давишь, вроде без особого труда давишь и доволен результатом, а чуть расслабишься – и вот она, дрянь. Лезет, как былинка сквозь трещину в бетоне.

Скверно. Это слабость. Почему слабый – слаб? Потому что уязвим.

Что нужно типичной женщине – разве игра с высокими ставками? Нет, ей нужен очаг, разумный порядок, достаток и спокойствие. Уютный домик в пригороде и влиятельный – по меркам того же пригорода – муж-добытчик. Это обусловлено биологией и проверено на практике тысячами поколений мужчин. Тебе нужен прочный тыл? Пожалуйста и даже с удовольствием: хорошая женщина обеспечит твой тыл, но не играй в опасные игры, будь как все. Нет, бывают иногда исключения среди женщин… властные натуры, злобные фурии, коварные обольстительницы, и уж совсем редко встречаются верные и отважные подруги, готовые в огонь и воду… Но это не о Кристи, это о ком-то другом.

Она не игрок. Да, на болоте держалась молодцом, потому что это был единственный разумный вариант поведения. Да, сумела подчинить себе язычника – но с этой задачей справилась бы и обезьяна. Да, подставила другого язычника тому, от кого зависело спасение, – и он не подвел, вытащил ее из болота! Да, она хорошо держалась и позже, а на Сковородке каждый день подолгу занималась гимнастикой, успешно борясь с отеками. Кто-нибудь другой мог бы прищелкнуть языком в восхищении: вот ведь упорная натура! Но чем тут восхищаться, если она одержима лишь желанием вернуться домой? Примитивной естественностью этого желания?

Ну и ладно. Хватит. Помогли друг другу выбраться из болота – и разбежались. Без сожаления, без претензий, без колебаний. Точка.

И поскольку оба живы, а не мертвы, то оба остались в выигрыше, причем колоссальном. Ведь единица бесконечно больше нуля.

Разговоры в капитанской каюте свелись к бытовым темам и большей частью заключались в простых вопросах и односложных ответах. Тон – холодный. К вечеру по морю пошла крупная зыбь, а ночью налетел шторм и бесновался трое суток подряд. Сковородке такой шторм не угрожал, она выдержала бы и настоящий ураган, круглый корпус был слишком велик, чтобы прыгать на волнах, как щепка, он лишь медленно и важно, не в такт чередованию валов и провалов между ними накренялся то на один борт, то на другой, зато каждый вал, ударяя в корпус и порой прокатываясь по палубе, отзывался дрожью и гудением металла, как будто плавучий терминал был построен по образцу некоего музыкального инструмента. В определенном смысле так оно и было: чем круглый корпус не резонатор? Хорошо еще, что в нем не счесть переборок, а то бы он, пожалуй, генерировал инфразвук, от которого люди сходят с ума и помирают, если только не прыгают за борт. Там, впрочем, тоже помирают…

И без инфразвука шторм действовал на нервы. Степенная замедленная качка к концу первой штормовой ночи утомила вестибулярный аппарат. Еду узникам носили, но аппетита не было и в помине. Кристи валялась на самодельном тюфяке. Эрвин полностью ушел в расчеты. Пожалуй, лишь на Счастливых островах он имел возможность считать, считать, считать – и больше ничего не делать. Там он доказал теорему Канна и тем ограничился. Здесь текущая реальность давала куда больший простор воображению.

Еще до шторма Сковородка приняла челнок. Погрузчик метался туда-сюда, перемещая груз из челнока в прибывший с материка пузатый флаер. Хорошо у контрабандистов налажено дело: расчет времени идеален, груз не застрянет на терминале. Видать, срочный груз… Каин тоже не оплошал, задержки не случилось. С первыми порывами ветра снялись оба – флаер помчался к материку, а челнок поднялся на антиграве и, заревев, как сто драконов, прянул в зенит, оставив в воздухе растрепанный шлейф.