же заняла нам места. Не несись так, умоляю. Я балетки еще не разносила. Жмут, зараза, — заныла Вера, замедляя шаг до черепашьей скорости.

Да как бы ей объяснить доходчиво, что ее не разношенная обувь — сущий пустяк в сравнении с тем, что может меня поджидать у женского туалета, если мы промедлим хотя бы на минутку.

А пока у меня есть шанс затеряться в толпе спешащих студентов, — самое время делать ноги, невзирая на мозоли на них и прочие неприятности.

— Вера, миленькая, шевелись. Ты же не хочешь, чтобы все хот-доги без нас слопали? — поторапливала нюдяще-пыхтящую копушу, изо всех сил тянув ее за собой.

— За "наши" хот-доги глотку перегрызу любому! — пылко воскликнула, словно воинственная амазонка, и, путаясь в своей юбке, перестроилась на спортивную ходьбу.

По пути к лестнице нас то и дело толкали учащиеся. Толпа была густой, голодной и оттого дикой. В ней вполне можно было укрыться от Довлатова. Тем не менее ноги у меня становились все тяжелее и тяжелее, будто через каждый пройденный метр на них цепляли по килограммовому грузилу.

Проходя закуток с туалетами, я мысленно заставляла себя не смотреть по сторонам. Не искать его взглядом, чтобы не дай бог не напороться на него и не потеряться в прострации. С трудом у меня получилось следовать своему внутреннему голосу. И Вера оказывала на меня нужное воздействие, делясь своими впечатлениями о прошедшей паре.

— Все-таки философ наш хорош, да? — произнесла она мечтательно.

— Ага, — ответила отстраненно.

— Прикинь, сегодня он мне даже приснился. Чтоб ты понимала, такие сны мне никогда еще не снились.

Я рассмеялась в голос.

Вот и скромница наша!

— Кстати, а ты с Казанцевым и раньше была знакома? — сменила она тему, вероятно, чтобы я не расспрашивала о содержании ее сна, иначе бы Вера свалилась в обморок от смущения.

Я скривилась моментально, как если бы проглотила дольку лимона. Вместе с гнилой цедрой.

— К сожалению. Он учился со мной в параллели. Тот еще придурок. А что?

— Да так, — пожала она плечами.

— Говори! — попыталась надавить, так как нутром почуяла, что она о чем-то недоговаривает.

И нутро меня не подвело. Какое-то время Вера еще сомневалась, стоит ли ей делиться со мной своими переживания, но, в конце концов, она взяла меня под руку и тихо произнесла:

— Он откуда-то узнал мой номер.

— И?

К лицу Лисовец прилила краска, в огромных глазах проглядывалось теперь уже гадкое смущение, граничащее с омерзением.

— Короче, вчера он ни с того ни с сего отправил мне фо..., — запнулась на полуслове, а после короткой паузы едва слышно продолжила: — Фото члена.

Находясь под скверным впечатлением, непроизвольно хватанула ртом воздух, но глоток кислорода вошел не в то горло. Я поперхнулась и вросла ступнями в бетонный пол.

— С-с-своего?

— Да откуда ж мне знать, его это член был или скачанный из интернета! — смущаясь пуще прежнего, нервно протараторила Вера, отчего проходящие мимо парни покосились на нее и глумливо заржали.

— Да и какая разница, чей он? Я не хочу даже думать об этом! — зажмурилась, очевидно, прогоняя из памяти "хозяйство" Казанцева.

Она вцепилась в мою руку мертвой хваткой, ища равновесие. "Лисичке" сиюсекундно потребовалась моральная поддержка.

— Просто сегодня Казанцев вел себя так, словно это не он отправлял мне фотку... той штуки. А я весь день места себе не находила. Боялась, что он разболтает всей группе, а потом все дойдет до куратора, а там и до родителей. А они не станут разбираться, заберут меня домой и все. Я правда боюсь, что у меня отберут мою мечту. А Казанцев еще как нарочно сегодня на всех парах садился за мной.

Боже.

Вера была сама не своя. Трясло бедняжку. Весь день она стойко держалась, а ту на тебе — совсем расклеилась.

Я протянула к ней свои руки, приобняла и ободряюще погладила по спине.

Смею предположить, что подобное произошло с ней впервые. Насколько поняла, в раннем возрасте Веру удочерила религиозная до мозга костей семья. Долгие годы она воспитывалась в условиях, где не пользуются телефонами и прочими радостями жизни. Где все, к чему мы привыкли, автоматически приравнивается к греху. А слово "член" если и употреблялось, то совершенно в ином контексте. Отсюда у Веры и наблюдалась такая болезненная реакция на шалости всяких озабоченных придурков.

Когда Вера поделилась со мной этим, я была крайне удивлена, что ее вообще отпустили в большой город. Единственное, она попросила никому не распространяться о ее верующей семье и о том, откуда она родом. Кроме Леры, естественно.

— Забей. Не принимай близко к сердцу, — пригладила ее волнистые медные волосы. — От таких козлов можно всякое ожидать. Но лучший способ избавиться от них в кратчайшие сроки — это полный игнор.

— Говоришь так, словно уже проходила через такое, — посмотрела на меня подозрительно и с неким сочувствием.

А что мне скрывать? Я развела руками в стороны.

— Увы. И, кажется, до сих пор прохожу. Вот только нет этому ни конца ни края, — со скорбью в голосе отметила.

— Максим что, и тебя достает? — Вера округлила глаза-блюдца.

— Хуже! Его закадычный друг, а по совместительству мой заклятый враг и нарушитель спокойствия. Но по сравнению с ним Макс — паинька.

— Приятно знать, что ты обо мне такого высокого мнения! — раздалось позади меня саркастическим тоном, мой покой вновь намеревались нарушить непрошеные гости.

Поразительно, но меня нисколько не напугал тот факт, что Север был поблизости. Меня ничуть не возмутило, что он услышал наш разговор. Не огорчило.

Я лишь устало сомкнула веки и сморщилась, словно в приступе резкой боли. Ощущение было такое, будто я содрала с заживающей раны корочку, не давая ей полностью затянуться. Неприятно, но терпимо.

Вера растерянно захлопала ресницами, пялясь куда-то выше моей головы.

Я резко развернулась на пятках и машинально задрала голову, чтобы посмотреть в лицо тому негодяю и... ничего нового в нем не найти. Все как всегда: до ужаса циничный взгляд, сверкающий опасным блеском; издевательская усмешка, словно она у него на гвозди прибита; и надменность, с которой он не расстанется даже под угрозой смерти.

— Вера, уходим. Нас Лера уже заждалась!

Схватила одногруппницу за предплечье и с показушным спокойствием двинулась к лестнице.

А у Довлатова мигом сползла усмешка