Ничего нельзя забыть, как и нельзя забрать с собой ничего лишнего!

– Антон, привет.

Она набрала его сразу, как только взялась за телефон.

Вышла из ванной, вдоволь налюбовавшись на свое лицо без морщин, которое почему-то перестал любить ее муж. Пошла в кухню. Налила воды в чайник, включила плиту, поставила его на огонь. Села в уголок в мягкое креслице, потянулась к телефону. И, не успев взять его в руки, тут же набрала Марина.

Движение было сродни тому, как хватаешься за выключатель на ночнике, когда тебя будят среди ночи, и как стремишься напялить на нос очки, когда не можешь прочесть что-то написанное слишком мелко.

– Потребность говорить с тобой у меня уже переросла в условный рефлекс, – проворчала она, услыхав его сонный голос. – И не смей упрекать меня в том, что я тебя разбудила!

– Господи, Шурик, какого черта?! – простонал Марин, правда совсем не злым, а милым сердечным голосом. – Суббота же! Тебя что, муж бросил, что ты так рано звонишь?

– Скотина! – ахнула она и прикусила губу, чтобы опять не разреветься.

– Да ладно тебе, не злись. – Антон громко зевнул ей на ухо. – Это я так, из вредности.

– Ты все равно скотина, – всхлипнула она. – Потому что… Потому что он и правда меня бросил, Антонище!

Минут пять он молчал точно. Не зевал, не вздыхал. Просто замер на другом конце провода и думал. А потом без лишних вопросов произнес:

– Я его убью!

– И его тоже? – попробовала она пошутить сквозь слезы.

Зарекалась ведь жаловаться ему. Не хотела никакого ковыряния в собственной душе. Знала, что это непременные слезы и что легче от этого не станет. И проговорилась!

– Думаешь, что все же это я Алку, да, Сашок? – тут же отозвался Антон проснувшимся озабоченным голосом. И даже не оскорбился ничуть.

– Да не думаю я ничего, Марин. Могу я о чем-то думать, когда моя жизнь трещит по швам?!

Саша подтянула коленки к подбородку, утопив пятки в высоком ворсе мягкой кресельной обивки, легла на коленки щекой, захныкала.

– Он просто взял и ушел, понимаешь?!

– Понимаю, – серьезно ответил Марин и, наверное, кивнул. – Алка тоже ушла от меня так же. Просто, главное! Взяла и ушла! И еще наговорила перед уходом пакостей. Тебе Денис говорил что-нибудь подобное?! Говорил, что ты не способна была открыть ему глаза на новый мир, который ему непременно хотелось увидеть, пожить в нем и пощупать?

Он сплюнул, звучно и с удовольствием. И ругательство добавил такое же – звучное и сочное.

– Он не говорил мне ничего про мир. Он вспомнил про дырочки на носках и про воротники, не простиранные на рубашках.

– Урод! – презрительно выдал Марин. – Вообще, что ли, урод, а?! Хочешь, я ему морду набью, Сашок, а?!

– Не надо, – торопливо отозвалась она, зная, что Марин может.

Может просто собраться в одно мгновение, прыгнуть в тачку, найти Дениса и дать ему в лицо. А этого нельзя было делать тоже сразу по нескольким причинам.

По каким?

Во-первых, Антону нельзя было теперь светиться и нельзя быть замеченным ни в одном скандале. Даже с бабушкой из очереди в кассу скандалить ему было нельзя. Человек ходит по лезвию ножа. Сразу назначат экспертизу на адекватность. И найдут чего-нибудь, непременно найдут, что объяснило бы гибель Аллы от его рук.

Во-вторых…

Господи, опять мерзкий страх ядовитой гадиной обвил всю ее от пяток до макушки. И прилепил язык к небу.

Ну, давай уже, признавайся, что во-вторых-то.

Во-вторых, Денис ведь еще не забрал свои вещи, а вдруг он все же вернется!

– Ну, какая же ты дура, Шурик! – выпалил Антон, впервые разозлившись, когда она объяснила ему причины, по которым нельзя было бить Денису лицо. – Думаешь, это что-то изменит?

– Знаю, что не изменит, – вздохнула она. – Но сам-то давно поумнел? За Алкины пятки хватался до последнего. Скажешь, что не так?

– Скажу, что так. Ты права. Проще делать вид, что все хорошо, чем своими руками сделать себе больно. Как там: худой мир…

– Лучше доброй ссоры, – закончила за него Сашка с грустью. – Марин, я тебя люблю.

– Знаю, – вздохнул он. – Хочешь, напьемся?

– Не хочу. Мозги нужны свежие. И это… Антон, если ты вдруг его встретишь, то…

– Ничего не скажу. Просто дам в морду! – перебил он ее снова.

– Не смей! – тут же опять перепугалась она. – Он вещи еще не забрал! Просто… Просто мы поскандалили, и он сел в машину и уехал.

– Да? – Он удивленно присвистнул. – А с чего такая паника?

– Я знаю, что у него есть семья на стороне. Нашла фотографию у него в брюках, когда стирать собралась.

– Я же сказал, что он урод! – с удовлетворением отозвался Антон. – Знать, что ты проверяешь карманы перед стиркой, и оставить там фотографию, это… Это либо специально, либо он урод. А может, и то и другое вместе взятое.

– Может быть, – покивала она, поерзав щекой по коленкам. – Но я молчу, и он молчит. Я молчу, и он молчит. И все вроде хорошо, а сегодня… Рассвирепел так, как никогда прежде.

– Из-за чего? Что ты ему сказала?

– Ничего. Просто… Этот «Форд»…

– Что там в этих списках? – тут же насторожился Антон, от былой сонливости не осталось и тени. – Ты нашла эту машину?

– Эту-то как раз в списках и не нашла, – призналась Саша. – Я ее в другом месте нашла.

– Где?!

– На стоянке перед институтом Дениса, когда приехала встретить его. Стоит себе, ласточка, ждет хозяина. Или… хозяйку.

– Думаешь, что это она?!

– Кто она?

Саша не стала соглашаться сразу же, решив выслушать от другого человека то, что носилось в ее голове со вчерашнего дня.

Она, понятно, не могла быть объективной. Она все на свете параллели пересечет и замкнет в одной точке, лишь бы создать проблемы своей сопернице. Может, та женщина с фотографии и отношения никакого не имела к «Форду», а ей хотелось бы, чтобы имела. Может, Денис и правда в список не заглядывал и не знал, есть или нет там номер той машины, что ежедневно паркуется на их стоянке перед институтом. А Саше думалось иначе. Ей думалось, что…

– Думаешь, что на этой машине ездит любовница твоего Дениса, с кем он был запечатлен на фотографии? – торопливо, но с усердием, проговорил Антон. – И он, поняв, что как раз ее машина тебя заинтересовала, убрал этот номер из списка? И когда ты начала задавать ему вопросы, он разозлился и… Черт, а нехорошая картинка-то вырисовывается, Сашок. Очень неприглядная, очень! И даже твоя ревность тут ни при чем.

Слава богу! А то она уж начала думать, что свихнуться успела из-за неуемного желания сохранить семью. Семью, которой, возможно, уже и нет.