После посещения нами офицерского клуба или кинотеатров оставалась еще масса времени для того, чтобы отдаться мыслям о доме, и я думаю, что все мы в своих письмах были более сентиментальны, чем обычно. Одно из моих писем Энн (все их она хранила, как делают жены на тот случай, когда ей, может быть, захочется перечесть) свидетельствует о том, насколько пламенно поэтичным может быть моряк на далеком атолле по отношению к самым дорогим людям.

Я объяснял, почему иногда опаздывал отвечать на специфические замечания или вопросы в ее письмах. «Может быть, ты этого не поймешь, – писал я, – но это правда, и причина заключена как раз в самом факте того, что я люблю тебя так глубоко и горячо. Я даже не могу сразу начать читать твои письма, когда их мне приносят. Я быстро разбираю их, чтобы узнать, какое из них самое последнее; я нервно вскрываю конверт этого письма и читаю последнюю страницу, чтобы быть уверенным, что с тобой и Билли все в порядке; тогда я издаю вздох облегчения, засовываю все письма в карман и иду по делам. В ночной тиши, когда все проблемы дня разрешены и я остаюсь один, очень осторожно вскрываю конверты и на своей койке с чувством нежности и любви читаю их одно за другим, то улыбаясь, то смеясь, а иногда слезы от любви и тоски появляются у меня на глазах. После того как прочитываю их все и перечитаю, я ложусь и думаю о тебе и Билли…»

Постоянное употребление в пищу птицы может пробудить у человека таланты, о которых он и не мечтал.

Изменения происходили в кадровом составе на «Поллак». Роби Палмер собирался домой в Нью-Лондон, чтобы войти в штат школы подводников, а капитан-лейтенант Б.Э. Левеллин должен был занять его место. От нас также уходили три офицера. Зулли оставался с нами, он проявил себя в море прекрасным офицером при всех его выходках на берегу, и я был этому рад. Столь же рад я был отъезду одного из офицеров. На подлодке очень маленькое пространство для жилья, и индивидуальная повышенная чувствительность к чему-либо, которая на большой территории проявляется лишь в легком раздражении, может обернуться пыткой в кают-компании в середине длительного плавания. У этого молодого лейтенанта была привычка дергать свои брови. Это, конечно, мелочь, но он не упускал любого случая этим заниматься. День за днем с приводящей в ярость невозмутимостью он теребил свои брови, пока кто-то не пригрозил, что ударит его, если он не прекратит это делать. Такая вещь, как гвоздь в подкове генеральской лошади, может стать важным фактором, влияющим на исход боя, и изменить жизнь людей или даже лишить их ее. Мне оставалось только надеяться на то, что у его будущих товарищей по лодке нервы крепче, чем наши.

Мы делали все, что могли, чтобы скрасить оставшиеся от отпуска дни, – играли в боулинг, занимались подводной охотой, а когда мне присвоили очередное звание капитан-лейтенант, закатили вечеринку, от которой сотрясался весь офицерский клуб. Вечером того дня, когда Роби вылетал обратно в Пёрл, мы устроили еще одну. Завидуя его везению, но ободренные этим фактом, мы не остались в забвении для вышестоящего командования, я нарушил строгое личное правило и написал Энн, что у меня великолепные перспективы на отпуск после того, как мы вернемся из следующего похода. Я всегда старался избегать таких предположений в своих письмах, зная, как легко лелеять несбыточные надежды, но были обнадеживающие признаки, а искушение слишком велико. Может быть, я смогу обнять жену и сына к началу лета!

После долгих дней безделья мы пережили незначительное потрясение в утро отплытия. Бад Купер, наш третий помощник и один из лучших моряков на борту, был одним из трех человек, намеченных для перевода. Дважды приходили распоряжения, дважды Бад в счастливом возбуждении готовился отбыть, и дважды приказы отменялись. Он в отчаянии места себе не находил из-за этих приказов, но наш новый командир столь же отчаянно надеялся на то, что приказ о переводе не придет. Левеллину вовсе не нравилась идея впервые выходить в море на «Поллак» без ее способного инженера. Утром 10 мая, когда уже были запущены наши двигатели, пришло распоряжение относительно Бада. Командир пытался убедить его, что уже поздно уезжать, но Бад предпочел это сделать. Он спустился вниз, собрал вещи и был на берегу ровно через десять минут после того, как прибыли бумаги. Так что мы отбыли на Маршалловы острова с новым командиром и тремя новыми офицерами.

Полторы недели спустя мне представилась возможность провести свою первую атаку в боевых условиях. Мы потопили маленькое грузовое судно днем ранее у побережья Уатье после трехдневной игры с ним в кошки-мышки, пока оно не вышло из лагуны достаточно далеко, чтобы мы могли его атаковать. На следующий день возле острова Джалуит мы заметили грузовое судно водоизмещением в семь тысяч тонн в сопровождении торпедного катера, и капитан Левеллин велел мне взять на себя командование. Это было совершенно неожиданное и большое доверие. Я, конечно, рассказывал ему о действиях на «Уаху», когда старпом выполнял все манипуляции с перископом, но командир должен обладать железной волей для того, чтобы перепоручить единственный источник информации о противнике младшему по должности. Я был как ребенок благодарен Левеллину за то, что он это сделал, и дал ему достаточное основание пожелать, чтобы он этого не делал.

Сближение было обычным делом, но не для меня. Тут я смотрел во все глаза и отдавал всевозможные команды, пока мы подходили к цели, чтобы ее уничтожить. В своем энтузиазме я все внимание сосредоточил на грузовом судне, и ни на чем больше. В конце концов мы вышли на позицию атаки, и все для нее было готово.

– У нас все готово, капитан. Мне стрелять?

– Как только будешь готов, Джордж. Где эскорт?

– Первый, товсь. Первый, пли!

– Где эскорт, Джордж?

– Второй, товсь… Второй, пли!.. Третий, пли!.. Четвертый, пли!

– Джордж. Сделай круг за сторожевиком.

– Они идут прямо, капитан. Я направлял прямо на него… приближаются… здорово!

За первым ударом последовали второй и третий, а затем четвертая торпеда подорвала хвостовую часть грузового судна, выступающую из воды. Я кричал почти истерически, когда громовой голос капитана заставил меня замолчать.

– Джордж, черт возьми, где эскорт?

Только теперь до меня дошел его вопрос.

Я повернул перископ вокруг, доложил рассеянно, что эскорт быстро приближается по пеленгу примерно тридцать при нулевом угле по курсу.

Затем, все еще завороженный своей блестящей атакой, обернулся на грузовое судно.

– Оно разламывается, капитан. Оно тонет. Оно… Эй, подними выше!

Перископ ушел под воду. Левеллин наконец взял на себя командование.

Мы пережили жестокую бомбежку глубинными бомбами, осложненную типичными для «Поллак» неприятностями. Носовые горизонтальные рули заклинило на резкое погружение, доложили о том, что в кормовой батарее лопнула эбонитовая бочка, а основные контакты электродвигателя выскочили. Потом, как раз в то время, когда мы отчаянно старались двигаться бесшумно, контакты были восстановлены и заработали все помпы в машинном отсеке. У «Поллак» было такое свойство: главным для вас становится в большей степени беспокойство по поводу того, что она сама с собой сделает, чем о том, что сделает с ней неприятель. Но и это, кажется, было еще одним достоинством «Поллак», она преодолела все трудности, и в конце концов мы выбрались на ней из этой переделки невредимыми.