— Зачем?

— Может, во второй раз лучше выйдет.

Лицо едва угадывалось в кресле. Вот и она так же на Митю смотрела, едва угадывая.

— Лучше не выйдет. И хуже не выйдет. Выйдет ровно то же самое. Я вам уже объяснял, вы не будете помнить, как оно вышло в первый раз, вы вернетесь к себе прежнему, ничего этого не пережившему.

— Не знаю. Мне все равно, я хочу еще раз ее увидеть, а так уже не увижу, она не вернется.

— Вроде бы вы не дурачок, сударь. Откуда быть еще разу? Все то же. Карусель. Стрелки по кругу. По одному и тому же. Все те же стрелки. И тот же финал.

— Интересно, — сказал Митя, разглядывая свой палец, свежую на нем царапину: зацепил, когда отворял дверь.

«Там гвоздь торчит, давно вбить пора, нечего голову высовывать. Железную, глупую».

— Интересно, — вновь сказал Митя. — Может, я уже не в первый раз о повторе прошу, может, уже в сто пятый?

— Может.

— И весь мир со мной вместе сдвинуться с этой точки не может.

— Возможно. К примеру, был один несчастный убийца, ему хотелось время повернуть, чтоб не убить. Долго ходил по кругу, пока завод не кончился у часов.

— Бедный. Так и остался убийцей?

— Никуда не делся.

Митя погладил стеклянный часовой глаз с неподвижным золотым зрачком.

— Ну все равно. Давайте назад.

— Бессмысленно.

— Без разницы.

— Как скажете, милостивый государь.

Фигура растворилась, исчезла.

…Митя распахнул дверь и оказался лицом к лицу с молодой женщиной…

Было мне девять лет. Бабушка попросила отнести книгу в библиотеку и взять новую. Объяснила, что надо зайти в клуб Ленина и спуститься по мраморной лестнице. Я спустилась, держась за широкие перила из белого камня. Так и подмывало по ним скатиться, но я не решилась. Очень уж было торжественно. И знамя стояло в витрине. И золотом было написано на стене, что книга — источник знаний.

Лестница привела в коридор со сводчатым потолком без окон. Я постучала в дверь с табличкой БИБЛИОТЕКА (золотые буквы на черном фоне), услышала «да» и тут же вошла. За письменным столом сидела громадная, с меня ростом, крыса. Ни окон, ни каталожных ящиков, ни книг в помещении не было. Горела на столе лампа под зеленым стеклянным абажуром.

— Не робей, — велела крыса.

Я приблизилась и положила на стол книгу. Крыса взяла ее розовыми пальцами. Посмотрела обложку.

— Что это за газета? — спросила.

Я не знала и промолчала. Крыса понюхала обложку, поморщилась, пробормотала «ну нет», стащила обложку, скомкала и швырнула в урну. Книгу раскрыла, вырвала несколько листов и сожрала. И еще несколько листов. И еще. Пока не остался один картонный переплет. Крыса передохнула и сожрала его. Погладила розовой лапкой усы, посмотрела затуманившимися (от сытого удовольствия?) глазами и произнесла:

— Ну-с?

— Она хочет, чтобы там была старинная жизнь, — сказала я.

— Какой век?

— Девятнадцатый.

— До реформы?

— После. Лет через пять. Чтобы имение где-нибудь в Орловской губернии, большой сад, пруды, студент-репетитор, две хозяйские дочки, обе в студента влюблены, и он влюблен в обеих. И чтобы гроза была. И чтобы лил дождь и плыли на лодке.

Я выдохнула.

— Молодец. Хорошо излагаешь. Другие по бумажке не могут.

Крыса вынула из стола перо, чернильницу, стопку бумаги. Лампу придвинула так, чтобы круг света падал на лист. Задумалась, понюхала воздух. Обмакнула перо в чернильницу и принялась писать. Написала несколько ровных строк бисерным почерком и подняла на меня черные глаза.

— Ты ступай, детка, через неделю будет.

Через неделю я пришла. Под дверью томились уже двое, так что пришлось ждать очереди.

Крыса выдала мне книгу, ее только что привезли из типографии. И попросила передать бабушке, чтобы не оборачивала больше в «Пионерскую правду».

— «Известия» лучше.

Надо написать поэму про девять кругов рая.

Что будет в девятом?

Потерянная авторучка? Или паспорт? (Украден при странных обстоятельствах, см. заявление в милицию.)

Хорошо. Пусть. Круг потерянных вещей. Круг найденных вещей. Вновь обретенных. Тех, о которых зачем-то жалела. Украденные в школьной раздевалке сапоги. (Домой бежала в кедах, хорошо, что морозец был легкий.)

Недоуменно ходишь по этому кругу. Трогаешь вещи. Пьешь из когда-то разбитой чашки когда-то пролитый кофе. С пирожным, на которое когда-то недостало денег. Читаешь книгу, которую так и не вернули когда-то. (Японские народные сказки.)

Украденная десятка. (Из кармана в троллейбусе номер три, остановка у Большого театра, те еще времена.) Смешно.

Всё прах и суета, ходишь по первому кругу и смеешься.

Что будет в восьмом? Убитое тобой время? Да, целые залежи, они понадобятся тебе в седьмом. Здесь те места, которые ты видела только на открытках. Ты даже не мечтала в них попасть, и вот — пожалуйста, ходи и смотри (пока убитое тобой время всё не выйдет, пока времяметр не покажет ноль).

В шестом ты станешь машинистом, ты же мечтала, в пятом ты подберешь того котенка, в четвертом ты поймешь все языки мира, в третьем ты увидишь, как там без тебя на земле, во втором встретишь тех, о ком скучала, в первом забудешь всё.

Долго не мог уснуть, думал о том, как давно живет на свете, бестолково, невнятно, низачем, ни для чего. Ничего не узнал, ничего не понял, как будто вслепую жил, на ощупь. Открой глаза и посмотри, открой! Да поздно уже открывать, край вот он. Как ночь за окном, за тонким стеклом, глядит в комнату на тебя. Страшно.

Лежал с тяжестью на сердце, лежал, да и задремал, а проснулся отчего-то счастливый, легкий, спокойный. Ничего не раздражало, ни шаги за стеной, ни гудок машины, ни запах подгорелого лука. Встал, сделал зарядку, бегом под душ. Улыбался под душем. Вычистил зубы, выпил стакан простой воды, оделся и на работу. Вчера еще тошно было подумать об этой работе, а сегодня торопился, думал зачем-то, как войдет первым и отворит в комнате форточку. Толкнул нечаянно прохожего. Извинились оба, всполошились, не больно ли другому. Нет, все хорошо, спасибо, всего доброго, и вам, и вам.

Удивительное утро, благостное, ни одного злого взгляда или хотя бы хмурого. В метро уступают друг другу место. Носятся с забытым кем-то кошельком, волнуются. Не люди, ангелы. И в метро ангелы, и на работе. Начальник похвалил и выписал премию. Доносчик покаялся и был прощен. Обед в столовке дали вкуснейший, свежайший, порции громадные. Пожелали приятного аппетита.