Но пока ходили слухи об их ожесточенных стычках. Враги договаривались о встрече на пустыре, замирали стенка на стенку в тяжелом угрожающем молчании, а потом по знаку главарей с воплем бросались друг на друга. В ход шли кулаки, цепи, палки. Стороны яростно добивались победы. Но даже самый яростный бой велся по правилам, которые молчаливо признавались всеми. За ними маячил общий идеал: честь. Честь была главным идеалом, и кланы на свой лад уважали друг друга. Уважали потому, что пока еще ни один не взял верх над другими. Они собирались объединиться и напасть на общего врага, лучше которого не придумаешь, — агрессивного, высокомерного, плюющего на все правила, живущего всего через несколько улиц и тем не менее совершенно на них не похожего, — на банду Оливье-де-Серр.

Молва об этой банде быстро распространилась по Виллербану, потом по Лиону, потом по близлежащим городкам. Рассказы о ней были отчасти правдивыми, отчасти выдуманными, но неизменно грешили преувеличениями. Вражда, которую питали к парням из квартала Оливье-де-Серр другие банды, зиждилась на двух обвинениях. Первое: они не соблюдали никаких правил, пользовались ножами, бритвами, не брезговали бить одиночек, нападали из-за угла, обворовывали своих жертв. Второе лежало в области непоправимого, превратившись в неутолимую ненависть: во время драки паренек из Оливье-де-Серр убил главаря Бонтер, всадив ему в спину перо. До этих пор в драках били, но не убивали, кодекс запрещал убийства и использование ножей. Банда Бонтер похоронила главаря, выбрала на его место другого и объявила беспощадную войну Оливье-де-Серр. Войну, которая повела к объединению всех других банд против Оливье.

Мы, местная мелкота от десяти до пятнадцати лет, мигом учуяли, что обстановка переменилась. Возросло напряжение, увеличилась озлобленность. Те, кому довелось жить на знаменитой улице, помалкивали об этом. Я часто вспоминал Мунира, который продолжал там жить. Неужели он знаком с этими монстрами? Неужели эти бандиты — старшие братья пареньков, с которыми мы учились в школе? А сам он как к ним относится? Неужели восхищается?

Я так и не навестил ни разу наш бывший квартал. Но я вспоминал Мунира, вспоминал нашу с ним дружбу. Мне его не хватало, но я не мог собраться и отправиться к нему. А что, если он изменился? Что, если стал драчуном и забиякой? Говорили, что тамошние ребята не пускают на свою территорию чужих, бьют их и обчищают карманы. Но в это я, конечно, не верил. А рассказов ходило много. Говорили даже, что один француз вернулся оттуда раздетым до трусов. Я не боялся идти туда, мне бы ничего не сделали, у меня там было много знакомых, они не дали бы меня в обиду. Но мне казалось, что, отправившись на ту территорию, я совершу предательство по отношению к этой.

Меня слегка колотило и подташнивало, тело вышло из-под контроля. Мне даже показалось, что волосы у меня на голове шевелятся и в мозгу пробегают электрические искры. Мне очень хотелось развернуться и убежать.

Но как я мог отпраздновать труса? Опозориться? Такого мне не забудут никогда, и всегда будут надо мной смеяться. Нет. Назад хода нет.

— Говорю же вам, пройти проще некуда. Я сто раз уже так ходил. А как вы думаете, я смотрел все фильмы про кунг-фу? Сегодня же Брюс Ли, парни! — убеждал нас Моктар. — Он же король! Король кунг-фу! Как вы можете упустить такое!

И я повелся. Я не думал, что мне будет так страшно, что у меня поджилки затрясутся. Я думал совсем о другом: что сижу в зале и смотрю фильм, тот самый, о котором Моктар прожужжал нам все уши.

Тарик стоял тут же, рядом со мной. Как я мог потащить с собой брата в эту глупую авантюру?! Я представил себе, что будет, если нас сейчас обнаружат. Подумал о папе и маме. Как им будет стыдно и как они будут меня ругать за Тарика. Я же за него отвечаю. Папа постоянно мне напоминает: «Старший брат — это второй отец!»

Я взглянул на братишку. Тот стоял, прислонившись к стене, и мне захотелось попросить у него прощения. Сказать, чтобы шел домой, пока не поздно. Да, захотелось схватить его за руку и убежать. Какая мне разница, будут они смеяться или не будут! А Тарик? Что он скажет? Я больше не буду для него героем, образцом для подражания. Мы встретились глазами, ему было спокойно. Он доверял мне на все сто. Должно быть, считал, что рядом со мной, старшим братом, разумным и ответственным, совершенно безопасно.

— Внимание! Я слышу, они сейчас начнут выходить. Крим, ты придержишь дверь, когда выйдет последний.

— А почему я? — прошептал Крим, но не получил ответа.

Двери распахнулись, и зрители стали не спеша выходить из зала. Их было совсем немного. Человек двадцать юнцов с дурацкими улыбками. Кое-кто из них пытался подражать приемам кунг-фу, со смехом издавая кошачьи вопли.

— А там зайцы стоят, — сказал один парень приятелям, показав на нас.

Блин! Нас все-таки заметили. Может, к лучшему. Можно спокойно вернуться, не боясь насмешек. Я почувствовал, как мускулы у меня расслабились и по телу прошла теплая волна. Я уже двинулся было к выходу, но Моктар схватил меня за руку.

— Ты куда?

— Ну… Нас же заметили…

— И что? Они тут не хозяева! Они мажоры, которые платят за свои места.

Моктар показал мне рукой: давай вставай обратно.

— Ага, понял. Значит, супер.

И ко мне мгновенно вернулись страх и горечь во рту.

Как только последний человек вышел, Крим придержал дверь, поставив ногу.

— Порядок, — сказал он. — Никого.

Моктар махнул нам, как капитан команде, приказывая идти вперед. Мы проскользнули в темный коридор. Тарик шел за мной. Я хотел взять его за руку, но не нащупал в темноте руки. Коленки у меня подгибались.

Коридор был не длинный, и мы оказались перед другой дверью, с двумя створками.

Моктар прижался лицом к щелке.

— Что это он делает? — спросил шепотом Карим.

— Смотрит, не остался ли кто в зале, — ответил ему Крим.

— Если кто задержался и собирается выйти, Моктар позеленеет от злости, — прошептал Ахмет.

Тарик прыснул, и мне сразу стало легче. Моим натянутым нервам нужна была разрядка. В горле защекотало, и вот мы уже оба трясемся от хохота.

— А ну тихо! — приказал грозным шепотом Крим.

— Можно идти, — сообщил Моктар.

Наш командир достал из-под рубашки металлический штырь, вставил его между створками и, действуя, как рычагом, увеличил щель, так что между ними стало можно просунуть руку. Он открыл нам дверь, и мы пробрались в освещенный зал.

— Все за мной, — снова скомандовал он.

Моктар проскользнул во второй ряд и лег на пол, показав, что мы все тоже должны лечь между рядами.

Мы улеглись на пол.

Крим лежал прямо напротив меня.

— Бывает, что билетер заглядывает в зал для проверки. Как только начнут входить зрители, мы встанем.