Кебара поразило то, что его жизнь тоже была в опасности, — по словам совы, перед отлетом в теплые страны аисты расправляются с отличающимися от них собратьями.

— Если бы это было не так, мать не запрещала бы тебе летать на болото, — авторитетно заявила Мува и в еще более мрачных красках обрисовала Кебару «го будущее. Бедный Кебар задрожал от страха. Чего только не наплела ему сова! Она сказала, что воробей Зизи глупый обманщик — дескать, ей и в голову не приходило поджигать аистиное гнездо. Как же, мало у нее своих забот! Чтобы доказать молодому аисту свое расположение, она научила его множеству уловок и хитростей и сказала, чтобы он почаще обращался к ней за советом, если хочет, чтобы жизнь его была легка и беззаботна.

Так говорила теплой летней ночью сова Мува, сидя в гнезде аистов, что приютилось на развесистом дубу под далеким загадочным небом, где, ныряя в облаках, плыла полная круглая луна. И долго еще звенели в ушах Кебара эти новые, будоражащие речи, каких он не слышал никогда.

Сова давно улетела, бесшумно растаяв во тьме, объявшей деревенские дворы — отправилась, пока не озарился восток, ловить мышей и птичек, заснувших на деревьях и под стрехами домов, а Кебар, печальный и растревоженный, все стоял в гнезде, устремив беспокойный взгляд на равнину. Вскоре вдали показались небольшие точки, которые все росли, становясь похожими на ночных бабочек, — они летели к дубу. Другие такие же черные точки поднялись над болотом и понеслись в разные стороны. Прошло несколько мгновений, и Кебар узнал в приближающихся птицах своих родителей. Он тут же уселся в гнезде и притворился спящим, как научила его Мува, причем сделал это так ловко, что никому бы и в голову не пришло послушать, как неистово колотится у нею в груди сердце. Когда же аисты наконец с шумом опустились в гнездо, Кебар, подслушав их разговоры, понял, что на болоте у них была драка с цаплями, потому они и припозднились. Баку сказала, что одна злющая, завистливая цапля — все они, цапли, такие! — свалилась полумертвой в камыши, мол, так ей и надо. Аисты еще долго галдели, упоминая о своих израненных, окровавленных врагах, а Кебар втихомолку раздумывал над речами Мувы, и в душе его все больше росло сомнение в том, что аисты — самые мудрые, самые удивительные птицы на свете.

Томимый мрачными предчувствиями и тревожными мыслями, теснившимися в его голове, Кебар забылся коротким, неспокойным сном. Проснувшись на рассвете, он защелкал клювом, возвещая о наступлении дня, а потом до самого вечера предавался раздумьям и делал вид, будто ничего не знает о вчерашнем побоище на болоте.

С тех пор поумневший Кебар ни о чем другом не мог думать. Когда его братья с родителями отправлялись за добычей, черный аист летел в село. Он садился на крышу дома или на стог сена и с завистью глядел на уток и кур, копошащихся в заросших травой дворах; они кудахтали и крякали, переговариваясь между собой, и то и дело неуклюже убегали от гонявшегося за ними петуха.

Особенно нравился Кебару просторный, утопающий в зелени двор Мартина Кувалды, где некогда находилось гнездо его родителей. Здесь ему были доступны простые радости и развлечения, которых он был лишен, сидя в гнезде на высоком дубу. Он свободно и важно расхаживал по двору, словно родился и вырос среди домашних пернатых. А самым большим счастьем стала для него дружба с дворовым псом Шаро, который помнил еще его родителей и взял черного аиста под свою защиту.

Сова Мува, как и следовало ожидать, не оставляла Кебара в покое и частенько поучала его:

— Люди по глупости думают, что аисты приносят в дом счастье. Помни об этом и будь хозяином положения. Ну разве есть на белом свете аист счастливее тебя!

Однажды на исходе четвертого новолуния Бану взяла Кебара на болото. Пробираясь сквозь заросли камыша, он не хуже других молодых аистов выслеживал пугливых лягушек, ловил пиявок в стоячей воде. Но это занятие быстро ему наскучило. Бекасы и дикие утки приставали к новичку, и Кебару опостылела их вздорная болтовня. С того дня он летал на болото когда-никогда и предпочитал охотиться на полевых мышей и жуков в прибрежном кустарнике, забираясь в самые глухие места. Завидев издалека незнакомую птицу, Кебар убегал подальше и прятался в высоком кустарнике, из-за чего все пернатое население болота до смерти возненавидело его.

Зато его популярность среди обитателей двора Мартина Кувалды все росла. Кебар все чаще спускался на заборы и кровли деревенских домов, с удовольствием принимал от людей угощение. Все пернатое население деревни знало о его дружбе с Шаро, все завидовали общему любимцу — нарядному чернокрылому аисту.

Как-то раз младший сын Мартина Кувалды, восьмилетний мальчик, шутя подрезал Кебару краешки крыльев. С тех пор аист уже не мог долго летать, он быстро выбивался из сил и опускался на землю отдохнуть. Сова Мува, которой он пожаловался на свое горе, самодовольно взмахнула своим коротким хвостом и с важностью стала убеждать Кебара, что эта мелкая неприятность послана судьбой ему на пользу. Небо, говорила она, пусто, и умной птице там нечего делать, потому как все нужные и полезные вещи есть на земле. Сам филин Кебел, который перенял у людей многие премудрости, не раз повторял: чем выше летаешь, тем ниже падать. К чему понапрасну терзаться, если можно жить без забот в этом невыразимо прекрасном мире.

Но старые родители встретили Кебара с неприязнью, братья-погодки бросали на него гневные взгляды. Невыносимой стала жизнь черного аиста в отчем гнезде — его никто не любил, изо дня вдень на его бедную голову сыпались горькие укоры. Все сторонились его, словно на нем лежало клеймо смерти. Однажды ночью в полусне он услышал страшные слова: Бану сказала, что перед отлетом на юг его убьют вместе с больными и немощными стариками.

Незаметно пролетало лето, и однажды душным июльским днем на Белое поле отовсюду слетелись тысячи аистов, готовых отправиться в дальний путь. Те, кто ослабев от старости или болезни, не могли лететь со стаей, покорно ждали своей участи. Они были спокойны, хотя знали, что их принесут в жертву богу, которому поклоняются белые аисты. Старый мудрый Сеавей громко защелкал клювом, и на поле воцарилась гробовая тишина. Аисты бесстрастно уставились черными глянцевитыми глазами на обреченных, а когда Сеавей защелкал своим красным клювом во второй раз, все птицы, словно подхваченное вихрем кроваво-белое облако, набросились на беззащитные жертвы. Спустя несколько