— Мой секрет, никому его не выдавайте. — Профессор Добросельский приложил палец к губам и хитро посмотрел на гостя.

Федор кивнул, не задумываясь, как кивнул бы сейчас в ответ на любые слова. Ничего, кроме нежного голоса Маши, кроме ее облика, ее запаха, не видел и не слышал, не чувствовал он.

Дверь открылась, вошла ее сестра, одетая точно так же, как Мария. И хотя на пальцах ее сверкали такие же кольца, и рука, которую она протянула гостю, была такая же, даже длина ногтей была в точности как у Марии и даже пятнышки на них, по которым гадают в детстве — счастье-несчастье-деньги-дорога-любовь, — совпадали, Федор знал, что это Лиза.

А когда он присмотрелся к мизинцу, на ногте которого белело пятнышко, ему стало вдвойне приятно — оно означало любовь. А на безымянном что? Господи — дорога. Как Марии…

— Здравствуйте, Федор, — голосом Марии сказала Лиза.

Он поклонился.

— Как же вы будете нас отличать? Ведь мы неразлучные сестры. А если я захочу поехать с Марией к вам?

— А Мария согласна поехать? — услышал он то, что хотел. Радость омыла сердце. — Она согласна?

Лиза засмеялась:

— Так как же вы сумеете нас отличить, если она скажет «да»?

— Сердце сумеет, — ответил он.

Сестры засмеялись. А Мария сказала:

— Он отличит нас, он ведь хорошо узнал меня по письмам.

— А может быть, я тоже их писала. У нас одинаковый почерк. — Лиза сощурилась, разглядывая Федора.

— Неправда. Ты не писала, Лизавета. Не смущай его.

— Я сам знаю. Все письма были от Марии.

— Душа подсказала? — засмеялась Лиза.

Он не успел ответить, потому что другая дверь открылась и вошел отец, который ненадолго оставлял их.

— Да-а, Федор Степанович. Я думаю, мои ведьмочки вас тут уже совсем закружили.

Федор покачал головой:

— Да нет. Я привычный. В наших лесах всякого полно.

— Тогда я за свою дочь спокоен. Что ж, если Мария согласна — вручаю…

Мария пошевелилась под ним, приподнялась на локте и взглянула на мужа.

— Федор. Я… Я понесла…

Он замер отзвука ее голоса. Он был тихий, но резанул по сердцу так, как никакой иной звук не смог бы.

— М-мария… — так же тихо даже не проговорил, а выдохнул он. — О Господь наш милосердный!

За окном стояла тихая темная ночь. Луны не было. Полная луна уже отсветила свое, и теперь только-только нарождался новый месяц.

— Когда? — наконец нашел в себе силы спросить Федор.

— Ты… ты помнишь… ночь, когда была гроза? — Она помедлила, потом добавила: — После той долгой суши, когда едва не сгорели все мои цветы…

— Цветы? Гроза? — Федор чувствовал, как стучит в висках кровь, как колотится в груди сердце. Он хотел лечь рядом с женой, но боялся, как будто те слова, которые она сейчас сказала, он может примять своим большим телом. Да, он хорошо помнил ту ночь. Но почему он ее запомнил? Может быть, потому, что Мария была не такая жаркая, как всегда, и какая-то… скованная, что ли… Как будто у нее на уме было что-то, кроме того, чтобы испытать радость соединения с ним.

— Я еще попросила тебя подложить мне под бедра подушку…

Ну конечно! Она удивила его, но он подчинился, как всегда подчинялся словам жены. Потому что безоглядно верил ей все эти годы. Она ни разу не обманула его даже в мелочах.

— Конечно. То была такая ночь…

Мария вздрогнула, ей нестерпимо было слушать о том, какая была та ночь. Скрипя сердце, она поспешила добавить:

— Этому уже месяц без трех дней.

— Ох, моя милая… — Он обнял ее нежнее нежного. Он уткнулся ей в шею и не дышал.

Мария почувствовала влагу на своем лице. Неужели?

— Федор…

— Да, я плачу, — шептал он. — Мне не стыдно, Мария… От радости плакать не стыдно. Как жаль, что я ухожу в море. Как жаль… Я не увижу тебя в такой поре… Ты будешь еще красивей, чем сейчас. А я не увижу.

Она тихо засмеялась:

— Ты думаешь, красивей? Да нет…

— Сохрани наше дитя. Себя сохрани.

— Я сохраню, Федор. — Она высвободила руки и обняла мужа за шею. — Отправляйся спокойно, а когда вернешься, нас будет трое.

Окна комнаты, в которой спала Мария, выходили на восток, она не задергивала на ночь шторы. Она любила, когда первые лучи солнца будили ее. Проснувшись, она прежде всего думала о Федоре. Он тоже сейчас встречает зарю. Где-то в море…

Она закрыла глаза и снова увидела, с каким радостным лицом он целовал ее в последний раз на берегу, перед тем как сесть в лодку… Он стиснул ее щеки ладонями, приник губами к губам и спрашивал опять и опять:

— Верно, да? Это верно?

— Да, — говорила она, глядя ему прямо в глаза. — Так же верно, как моя любовь к тебе.

Со стоном он оторвался от нее и вошел в лодку. Долго-долго махал он ей, пока рука его стала казаться меньше голубиного крыла в небе.

Мария отошла от берега и направилась туда, где ждала ее Лиза.

— Ну, вот и все, — сказала Лиза, подхватывая сестру под руку. — Он счастлив, верно?

— Да, да, Лиза. Я тоже счастлива. За него, — тихо и печально добавила Мария.

— Неправильно говоришь, Мария, — заметила Лиза сестре. — Ты должна быть счастлива и за себя. Это ведь правда? Позволь себе выпустить радость наружу, не прячь ее глубоко в душу от себя самой и от других. Тогда она станет исходить от тебя, изливаться на других, кто рядом с тобой.

— На тебя? — спросила Мария.

— Да, а значит, на того, кто во мне. Ты понимаешь? Мария замерла, словно потрясенная простыми, ясными и такими верными словами. На самом деле настроение человека, который рядом с тобой, заражает тебя. Она сама это знает и всегда с Федором ровна, весела…

— Но это ведь секрет. Для всех. Верно?

— Пока этот секрет не виден — да. А потом — как договорились. Ты — это я. Я — это ты. Мы обе сестры-затворницы. Сидим за высокими тесовыми воротами, никого не принимаем, кроме самых близких, а их можно перечесть по пальцам. Сами тоже никуда не ходим. Тем более что зима впереди. А мы создания нежные, верно? Будем плести кружева…

— Ты на самом деле думаешь, что мы сплетем кружевной флаг для бригантины?

— Да, конечно. Этот флаг нам понадобится, и даже очень… — Лиза загадочно улыбнулась. — Впрочем, незачем говорить раньше времени. Но тебе понравится то, что ты узнаешь потом. — Лиза засмеялась.

— Ты уже поговорила со своей Натальей? — Марии вдруг пришло в голову, что она до сих пор не знает, как поступит со своей горничной Лиза.