– Юстиниан рассказывал мне, что Елена когда-то совершенно открыто заявила, что хотела бы, чтобы он разделил с ней ложе, но он отказался. Он признался мне, что до сих пор любит свою покойную жену и не может думать о других женщинах, и менее всего – о Елене. – Константин разгладил руками смятую простыню. – Юстиниан показывал мне портрет своей жены, очень маленький, всего пара квадратных дюймов, такой, который можно носить с собой. Она была очень красива – нежное, умное лицо. Ее звали Каталина. То, как Юстиниан говорил о ней, убедило меня в том, что его слова правдивы.

Анна взяла с кровати поднос и поднялась, чтобы поставить его на стол в дальнем углу комнаты. Это дало ей время на то, чтобы справиться с собой. Слова Константина – история Юстиниана, портрет Каталины – вызвали у нее такие яркие воспоминания о близких ей людях, что она почувствовала невыносимую боль.

Поставив поднос, Анна повернулась к Константину.

– Значит, Юстиниан хотел, чтобы Виссарион был жив, не так ли? – уточнила она. – И для того, чтобы продолжать борьбу против воссоединения с Римом, и для того, чтобы обосновать отказ Елене?

– Это еще одна причина, по которой я молил императора смягчить наказание, – печально признался Константин.

– Тогда кто же на самом деле помогал убивать Виссариона? Не можем ли мы доказать невиновность Юстиниана и добиться его освобождения? – Анна вновь увидела на лице Константина удивление. – Это ли не наш священный долг? – быстро добавила она. – Вернувшись, Юстиниан мог бы продолжить борьбу против союза с Римом.

– Мне неизвестно, кто помог убить Виссариона, – сказал старик, беспомощно разводя руками. – Если бы я это знал, то уже давно рассказал бы императору.

Его тон изменился. Анна была убеждена, что епископ лжет, но не могла бросить ему вызов. Нужно отступить, чтобы не настроить Константина против себя и не вызвать у него подозрений своим чрезмерным любопытством.

– Полагаю, это сделал какой-нибудь другой друг Антонина, – сказала она как можно беспечнее. – А по какой причине его вообще убили?

– Этого я тоже не знаю, – вздохнул Константин.

И снова Анна не сомневалась, что он лжет.

– Рад, что вам понравился суп, – сказала она с легкой улыбкой.

– Спасибо. – Константин улыбнулся в ответ. – А теперь я немного посплю.

Джулиано Дандоло стоял на ступенях пристани, глядя в свете факелов на покрытые рябью воды канала. Он улыбался, несмотря на охватившее его волнение. Гребни волн то сверкали, отражая блики факела, то погружались в тень. Они выглядели такими плотными, что, казалось, ступи он на них – и они могли бы выдержать его вес. Все менялось, было зыбко, красиво и непостоянно, как сама Венеция.

Мысли Джулиано прервал шумный плеск воды о ступени. Он шагнул ближе и увидел очертания небольшой быстрой барки. Вдоль бортов стояли вооруженные люди. Судно плавно скользнуло к причалу и остановилось. Загорелись факелы, и показалась хрупкая фигура дожа Лоренцо Тьеполо в пышных одеждах. Он встал и легко шагнул на причал. Дож был уже в преклонном возрасте. Все его сыновья занимали высокое положение, и поговаривали, что это исключительно заслуга их отца. Но люди всегда так говорят.

Тьеполо шагал по мраморным ступеням. Пламя факелов заплясало на ветру. Дож улыбался, его маленькие глаза с тяжелыми веками блестели, седые волосы походили на серебряный нимб.

– Добрый вечер, Джулиано, – тепло приветствовал он молодого человека. – Я заставил тебя ждать?

Это был риторический вопрос. Тьеполо был правителем Венеции; его все готовы были ждать. Он знал Джулиано с тех пор, как того еще маленьким мальчиком, тридцать лет назад, привезли в этот город. Дож также знал и любил отца Джулиано.

Тем не менее никто из них не позволял себе фамильярности.

– Я с удовольствием провел весенний вечер на канале, ожидая вас, ваша светлость, – ответил Джулиано, стараясь шагать в ногу с дожем, но немного позади.

– Вот льстец! – пробормотал Тьеполо. Они пересекали площадь перед богато украшенным Дворцом дожей. – Возможно, это и хорошо. У нас достаточно врагов.

Дож вошел в огромные двери, спереди и позади него следовала молчаливая бдительная охрана.

– Как только у нас не станет врагов, это будет означать, что у нас нет ничего, чему можно позавидовать, – суховато ответил Джулиано.

Они сняли плащи и пересекли огромный холл с высоким потолком и расписными стенами. Их обувь гулко стучала по выложенному мозаикой полу.

Улыбка Тьеполо стала шире.

– И не осталось зубов, – добавил он.

Дож повернул направо, в главный вестибюль, и проследовал в свои личные покои с фресками на стенах и тяжелыми люстрами. На столике сандалового дерева стояли блюда с сушеными финиками, курагой и орехами. Факелы мерцали, отбрасывая теплый свет на выложенный паркетом пол.

– Садись!

Тьеполо махнул рукой в сторону резных кресел, стоящих у огромного камина, где горел огонь, – мартовский воздух был еще прохладным. Над камином висел огромный портрет отца Тьеполо, дожа Джакопо Тьеполо.

– Вина? – предложил старик. – Красное из Фьезоле, очень хорошее.

Не дожидаясь ответа, он наполнил два кубка и один передал гостю.

Джулиано принял его, поблагодарив. Да, после смерти отца Тьеполо был его другом и покровителем, но молодой человек знал, что его вызвали не просто для дружеской беседы. Такое тоже случалось, и довольно часто. Но в столь поздний час вряд ли разговаривают об искусстве, еде, состязаниях в гребле, о женщинах – красивых или, что гораздо интереснее, о тех, которые пользуются дурной репутацией, – и, конечно, о море. Сегодня дож был серьезен. Его узкое лицо с длинным носом было задумчиво, двигался он как-то неловко, словно уделял больше внимания мыслям, чем действиям.

Джулиано ждал.

Тьеполо посмотрел на вино в кубке, но пить его не стал.

– Карл Анжуйский все еще лелеет мечты снова объединить пять древних патриархатов: Рима, Антиохии, Иерусалима, Александрии и Византии. – Его взгляд был мрачным. – И управлять ими, конечно. Тогда он будет не только графом Анжуйским, сенатором Рима, королем Неаполя, Сицилии, Албании и Иерусалима и, конечно, дядей короля Франции, но и владыкой патриархатов. Такая власть в руках одного человека насторожила бы меня, но в этих руках она представляет угрозу не только для Венеции, но и для всего мира. Успех Карла Анжуйского будет угрожать нашим интересам по всему восточному побережью Адриатики. Михаил Палеолог подписал унию с Римом, но, по моим сведениям, ему будет гораздо труднее убедить свой народ согласиться на подобный союз, чем думает папа. И все мы знаем, что его святейшество ратует за Крестовый поход. – Дож мрачно усмехнулся. – Известно, что он своей правой рукой поклялся никогда не забывать о Иерусалиме. И мы тоже об этом не забудем.

Джулиано ждал.