Следовало найти на берегу Золотого Рога какую-нибудь венецианскую семью. Джулиано неспешно бродил по тем местам, где жила его мать. Она родилась в ссылке, скорее всего, в Никее, а может, еще севернее? Он разозлился на себя за то, что разбудил боль, которую всегда чувствовал, когда думал о матери. Но остановиться он не мог.

Джулиано зажмурился, чтобы не видеть солнечного света и шумной улицы, но ничто не могло развеять воспоминания. Седовласый отец с печальным лицом держит на ладони открытый медальон, внутри которого – крошечный портрет молодой женщины с темными глазами и смеющимся ртом. Как она могла смеяться – а потом покинуть их? Джулиано ни разу не слышал, чтобы отец плохо о ней отзывался. Он любил ее до самой смерти.

Дандоло вскочил на ноги. Вино больше не лезло в горло. Молодой человек отставил стакан и вышел на улицу. Это чужой город, полный людей, и он достаточно умен, чтобы им не доверять. Знай своего врага, учись у него, понимай, но никогда, никогда не позволяй себе очаровываться его искусством, мастерством, красотой. Просто догадайся, чью сторону он примет, когда придет время.

Венецианский квартал занимал всего несколько улиц, и его обитатели старались не афишировать свое происхождение. Никто не забыл, чей флот привез захватчиков, которые сожгли город и похитили святые мощи.

Джулиано нашел семью, носившую гордую старинную фамилию Мочениго. Андреа сразу же ему понравился. У него было худощавое лицо, которое оживало, когда он улыбался. В такие минуты Андреа казался почти красивым. Только после переезда Джулиано заметил, что хозяин слегка прихрамывает. Его жена Тереза была застенчивой, но встретила гостя очень любезно, а пятеро детей четы Мочениго, казалось, пребывали в счастливом неведении, что он – чужестранец. Они задавали ему многочисленные вопросы, желая выяснить, откуда он родом и почему приехал сюда. Наконец родители объяснили им, что это неплохо – быть дружелюбными и проявлять искренний интерес к людям, однако чрезмерное любопытство могут принять за грубость. Дети извинились, потупив глаза.

– Вы не были грубыми, – быстро сказал Джулиано по-итальянски. – Как-нибудь, когда будет время, я расскажу вам о местах, где побывал, опишу их со всеми подробностями. А вы, если захотите, расскажете мне о Константинополе. Я приехал сюда впервые.

Его слова мгновенно разрядили обстановку. Да, в этом доме он нашел себе надежное пристанище.

– Я – венецианец, – с улыбкой сообщил Мочениго, – но решил поселиться здесь, потому что моя жена – византийка. Кроме того, я нахожу в православии некий дух свободомыслия.

Его тон был немного виноватым, потому что он предположил, что Джулиано принадлежал к Римской церкви. Однако глаза Андреа были полны решимости. Ему не хотелось вступать в диспут, но, если бы пришлось, он готов был отстаивать свою веру. Джулиано протянул ему руку:

– Значит, от тебя я смогу узнать о Византии больше, чем от купцов.

Мочениго пожал ему руку, и таким образом сделка была заключена. Однако гораздо важнее стало финансовое соглашение, которого они достигли, – оно определяло их будущие взаимоотношения.

Было вполне естественно, что Джулиано спросили о его ремесле. Тот был готов к этому.

– Моя семья на протяжении многих лет занимается торговлей, – охотно ответил он. Отчасти это было правдой, если принять во внимание всех потомков великого дожа Энрико Дандоло. – Я приехал сюда, чтобы воочию увидеть, что здесь продают и покупают и какие возможности этот город сулит для нас. Должно быть, тут есть спрос на товары, которые мы можем предложить. – Джулиано хотел задать как можно больше вопросов, не вызвав при этом подозрений. – Новый союз с Римом позволит многое упростить.

Мочениго пожал плечами. На его лице промелькнула тень сомнения.

– Документ подписан, но пройдет еще немало времени, прежде чем соглашение вступит в силу.

Джулиано удалось изобразить удивление:

– Ты думаешь, что его не будут выполнять? Византии ведь нужен мир? Константинополь, например, не переживет еще одну войну, а если византийцы и Рим будут придерживаться разной веры, то война неизбежна, как бы ее ни называли.

– Может быть, большинство священников не хотят войны, – грустно произнес Мочениго, – но войны все же случаются. Убедить людей принять чужую веру можно с помощью уговоров, а не угроз.

Джулиано пристально посмотрел на него:

– Именно так здесь это воспринимают?

– А ты считаешь иначе? – парировал Мочениго.

Джулиано понял, что Андре отождествлял себя с Константинополем, а не с Римом.

– Полагаешь, что многие венецианцы думают точно так же? – спросил Дандоло и тут же осознал, что слишком уж быстро перешел к прямым вопросам.

Мочениго покачал головой:

– Я не могу отвечать за других. Никто из нас еще не знает, чем обернется подчинение Риму. Пока ясно только одно: мы будем месяцами ожидать ответов на свои просьбы, платить десятину, вывозя деньги из страны, в то время как они очень нужны здесь. Будут ли наши церкви ухоженными и красивыми? Будут ли нашим священникам хорошо платить и позволят ли им служить так, как велит их совесть и достоинство?

– Очередной Крестовый поход может состояться не ранее тысяча двести семьдесят восьмого или тысяча двести семьдесят девятого года, – вслух рассудил Джулиано. – К тому времени мы, возможно, сумеем достигнуть взаимопонимания и станем терпимее друг к другу. Кто знает?

Лицо Мочениго просияло.

– Мне нравятся люди, которые питают надежды, – сказал он и покачал головой. – Однако прежде всего тебе следует выяснить все, что касается торговли. Ты должен как можно быстрее извлечь прибыль. Узнай, что думают люди. Многие верят, что нас спасет Пресвятая Дева.

Джулиано поблагодарил Андреа и решил не касаться этой темы, по крайней мере в ближайшее время. Но он запомнил, как венецианец Мочениго с легкостью произнес слово «мы», говоря о Константинополе. Это следовало принять во внимание.

Следующие несколько дней Джулиано посвятил тому, чтобы побывать в лавках на улице Меса и на рынке пряностей, где царили невероятные ароматы и яркие краски. Поговорил с венецианцами, живущими в этом районе, послушал их суждения. В родной Венеции большинство людей спорили о торговле, а здесь – о религии. В Константинополе вступали в полемику по вопросам веры и прагматизма, примирения и преданности. Иногда Джулиано тоже вступал в дискуссию, но больше задавал вопросы, а не выражал собственное мнение.

Только через три недели, пойдя вверх по холму, он забрел на глухие улочки, где на каждом шагу виднелись обгоревшие во время пожаров камни, руины и сорные травы на месте домов, построенных в начале столетия. Впервые в жизни Джулиано пожалел о том, что был венецианцем.

Начался ливень. По лицу Дандоло стекала вода, волосы намокли. Его внимание привлек один дом. Джулиано не отрываясь смотрел на выцветшую фреску, на которой была изображена женщина с младенцем на руках. К тому времени, когда город ограбили и сожгли, его собственная мать еще не родилась, но она могла выглядеть так же – молодой и стройной, в византийской тунике, с ребенком, прижатым к груди. Она бы выглядела такой же гордой, нежной, с открытой лучезарной улыбкой.