– Хорошо ты, калиф, вспомнил про песни. Ох, люблю я петь! – похвастался Финист. – А давай споем!

– А давай! Акулина-ханум, подпевай нам, будешь хорошо петь, пойдешь в мой гаремный народный хор, о неприрученная газель!

– Какую же песню нам спеть? – задала резонный вопрос Акулина.

– Не беспокойся, луноликая! Были бы певцы, а песня найдется!»

– Песня! Песня! Ура-а-а! – захлопала в ладоши всезнайка Марья. Она давно ждала этого момента, спрыгнула с кровати, закутанная в простыню, подхватила маленький игрушечный бубен и встала в «декламационную позу». Дарья не отстала от сестры: нацепив летнее мамино парео, взяв в руки маракасы и воткнув в косички букет тряпичных фиалок, она встала рядом с Машкой и скомандовала:

– Пап, запевай!

Ну разве можно в чем-нибудь отказать таким дочерям?!

И они грянули нестройным хором:

Шумел камыш, деревья гнулись,

А ночка лунная была.

И две девчонки улыбнулись,

Два оседлали помела.

И полетели, словно птицы,

Они в неведомую даль.

А в камышах сидели принцы,

Толкуя про свою печаль:

«У всех невесты как невесты,

Хоть и лягушки, да свои!

Кто ж нам достался, неизвестно:

Ни счастья нету, ни любви!

Мы б лучше холостыми были,

Сидели б лучше по домам!»

Шумел камыш, кувшинки плыли,

Взлетали метлы к небесам!

Воодушевленно допевая последний куплет, Авдей расслышал стук входной двери. Вернулись. Тесть или теща. Так что веселье пора прекращать.

– Девчонки, марш в постели! Кажется, бабушка с дедушкой пришли. И они открутят мне голову за такое лечение простуды!

Марья и Дарья были детьми понятливыми. Они мигом оказались в своих кроватках, закутались в одеяла и шепотом прокричали:

– Пап, не бойся, мы тебя не выдадим! А ты потом нам дорасскажешь, чем сказка кончилась?

– Я вам уже двадцать раз ее рассказывал...

– А ты каждый раз это... меняешь концовку. Редактируешь, вот!

– Ладно, уговорили. Будет свободное время – будет вам и сказка... Ну, я пошел. Бабушкина очередь вас воспитывать...

– Ты так действительно считаешь, дорогой Авдюша?

В детскую вошла, нет, скорее, вплыла, распространяя вокруг себя облако элитного парфюма, величественная, как королева в изгнании, Татьяна Алексеевна. И тут же с кроватей понеслись восторженные вопли:

– Ухтышка-а-а! Здоровско! Ба, тебе ресницы насовсем наклеили или только поносить дали? А мне дашь поносить? Один разик в детский сад!...

– Ба, а как твоя прическа называется? Я тоже хочу себе такую, только чтоб волосы не желтые, а малиновые, как у Натейры Оральи!

Зять, признаться, тоже слегка оцепенел при виде преображенной тещи. Но быстро нашелся, выдав комплимент:

– Вы, Татьяна Алексеевна, не в театр ли нынче вечером собрались? Вид у вас парадно-выходной.

Татьяна Алексеевна вздохнула, и глаза ее, обрамленные сверхъестественными ресницами, заметно погрустнели.

– Выберешься тут в театр, – сказала она, – когда бедные дети весь день некормлены-непоены! И вместо того, чтобы соблюдать постельный режим, поют при попустительстве собственного отца какие-то... песенки! Марья, лежать!Я что сказала! У вас ведь могут воспалиться гланды! Придется всерьез заняться вашим здоровьем и воспитанием, иначе последствия могут быть ка-та-стро-фи-чес-ки-ми! Ваши папа и мама...

– Ба, – тихо спросила Дарья. – А где наша мама? Не стыдно ей сидеть с какой-то больной подругой, когда тут болеем мы!Почему она не возвращается и даже не звонит!

После этих слов в детской, как дождевое облако, повисла печаль. Татьяна Алексеевна почувствовала, как неуместен ее сегодняшний поход в салон красоты, и усилием воли заставила себя не расплакаться.

– Вика, то есть мама, очень скоро приедет. Буквально на днях, – исключительно фальшивым тоном сказала она и посмотрела на Авдея, ища в нем поддержку и опору.

– Да, действительно, мама наша скоро будет с нами, – хрипловато заверил девчонок писатель-фантаст, стараясь не глядеть в их глаза. – Побудьте пока с бабушкой. А я обед разогрею.

Авдей честно принялся разогревать вчерашнюю грибную лапшу и на скорую руку лепить ленивые вареники, но долго упражняться в кулинарном мастерстве ему не пришлось. Потому как, не затрудняя себя продвижением через дверь, сквозь стекло кухонного окна беззвучно проник тесть, прижал палец к губам, призывая зятя к молчанию, а затем прошептал:

– Бросай все и собирайся.

– Куда? – шепотом же изумился Авдей.

– Вопросы потом. У тебя смокинг есть? Или какой-нибудь приличный выходной костюм?

– Есть, но...

– Ах, черт, черт, черт, если ты начнешь переодеваться-бриться, Татьяна сразу подымет шум, куда это мы собрались! А это нам сейчас вовсе ни к чему! У нас спецоперация.

– Серьезно? – от удивления вместо вареников Авдей принялся лепить пельмени.

– Да брось ты свою стряпню, мужик ты или кухарка?! Ты хотел приключений, острых ощущений и всего такого? Ну, вот. Мы идем в ресторан. На очень важную встречу.

– Но одежда? И теща?!

– Это я беру на себя. Ради такого дела не грех и колдануть. – С этими словами тесть молниеносно вырвал у Авдея пару волосков из шевелюры, пробормотал нечто вроде детской считалки: «Головой кивает клон, он клонихе шлет поклон» – и швырнул волоски на пол. Тут же на этом месте возник двойник Авдея Белинского – с выпачканными мукой руками, в фартуке и халате. Двойник стремительно принялся за приготолление обеда.

– Сойдет, – критически оглядел Баронет морока. – Рассчитан на три с половиной-четыре часа. Этого времени нам с тобой должно хватить.

– А если они догадаются, что это – не я?

– Par bleu! Я маг или кто?! Так, времени не теряем, сюда, кажется, идет моя жена.

Баронет подхватил Авдея под руку, с нечеловеческой силой поднял его к потолку и швырнул в окно, причем окно не разбилось, и тут же вылетел следом... А пришедшая на кухню Татьяна Алексеевна с удовольствием выслушивала лекцию лже-Авдея о способах приготовления вареников.

– Этот ресторан называется «Палый лист». Неброско, но стильно, как и все японское.

– Баронет, вы притащили меня в японский ресторан? Это и есть ваша «спецоперация»?!

– Совершенно верно. Не ори. Не дергайся. Улыбайся – приветливо, но не слишком сильно, иначе обслуга почувствует в тебе просто зарвавшегося плебея.