― И что вам нужно было от Нинель? ― поинтересовался я.

― От нее лично ― ничего, ― гневно затряс брылями Панич. ― Она сама волнует меня как… как вчерашнее дерьмо в гальюне!

Он замолчал, и я тоже ― впечатленный этим натуралистическим образом.

― У Петра Борисыча дочка пропала, Марта, ― серьезным голосом сообщил Малой-Малай. ― Ее ищем.

― Что значит пропала? Сбежала с заезжим цирком? ― хмыкнув спросил я. Но тут же по лицам гостей понял, что для них это отнюдь не повод для зубоскальства, и тоже перешел на деловой тон: ― Ушла из дома, похитили?

― В Москву уехала, вместе с подружкой, Светкой Михеевой, ― с тяжким вздохом понурился соломенный папаша.

― Теперь это называется пропала? ― удивился я. Подумал и уточнил: ― Или «пропала» ― в смысле стала «совсем пропащая»?

― Во всех смыслах, ― отрубил Петр Борисович. — Сначала вбила себе в свою баранью башку, что будет, видите ли, топ-моделью! Топ! Понимаете? Топ! ― повторил он, сжав изо всех сил зубы, словно ногой по полу топнул. ― Сперва-то ничего: мечтала актрисой стать, все по театрам ходила, ни одной премьеры в городе не пропускала. В школьных спектаклях первые роли играла. Мы с матерью нарадоваться не могли — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы по улицам не шастало. Думали ― какая там актриса, перебесится, а потом пойдет на экономический, отучится, возьму к себе на фирму…

На глазах у Панича выступили крупные слезы. Слова он выплевывал, явственно борясь с комком в горле.

― А потом началось: стала бегать, понимаешь, дура вместе с этой своей кривоногой Светкой в секцию при бывшем Доме пионеров: там какие-то шарлатаны заманивали разных идиоток вроде как учить походке на подиуме и прочим пакостям… А результат один: вся комната в журналах с полуголыми девками! Ну, я бы ей дал походку, да целыми днями делами занят, а мать… покойная… больно мягка была.

То ли показалось, то ли голос Петра Борисовича и впрямь при воспоминании о супруге дрогнул, дал короткую жалостливую слабину ― как половицей скрипнул. Но Панич уже снова взял себя в руки и продолжил:

― А не стало жены ― ровно через месяц просыпаюсь: записочка. «Дорогой папа, не волнуйся, я уезжаю в Москву…» и все такое прочее. Светка тоже родителям отписала, чтоб не волновались, и обе сгинули. Только как это «не волнуйся», если она тут же пишет, что едет в какую-то специальную школу моделей?! А в ее комнате, куда ни глянь, журналы эти голыми задницами наружу!

― И что, больше никаких сведений от нее не поступало? — сочувствственно поинтересовался я.

― Да нет, сперва звонила… Тараторила что-то насчет этой школы: живем, дескать, в лесу, на свежем воздухе, режим у нас, зарядка, гимнастика, эстетику с психологией преподают, а пить-курить нельзя, и даже романы с мальчиками воспрещаются… Но все разговоры как-то на скорую руку, вроде впопыхах… Я ей: Марта, да что ты все о школе, расскажи хоть о себе толком! А в ответ одно: «Ой-ой, папочка, у меня уже карточка кончается!» ― Он попытался изобразить свое чадо, но вышло неважно: вместо заявленной девической скороговорки рычание оскорбленного отцовского самолюбия.

― Сперва звонила! ― поставил я ногу на первую твердую кочку посреди общей зыбкости и невнятности. ― А потом?

Лицо моего посетителя посерело и словно подернулось глубокими трещинами, как старый асфальт, а его кустистые брови двинулись вниз, к переносице, угрожая оползнем, за которым мог последовать настоящий обвал. Но природную катастрофу в последний момент успел предотвратить детектив Малой-Малай.

― Не звонит, ― сообщил он официальным голосом. ― Уже больше двух недель.

Наступило молчание, которое для моих визитеров имело, по-видимому, некий зловещий смысл. За недостатком трагических подробностей я поддерживал паузу исключительно из вежливости, но недолго. Покашляв для порядка в кулак, поинтересовался о своем:

― Ну а при чем здесь Нинель?

― При том! ― вспомнив, что он немножко динозавр, рявкнул Панич. Но его снова мягко обошел на вираже постепенно набирающий обороты в беседе Малой-Малай.

― Нинель при том, что дней десять назад в Пензу заявилась эта самая Светка ― ну, подружка, с которой Марта укатила. Петр Борисыч как узнал, так сразу поехал к ней домой, расспрашивать. А она в дурке.

― То есть? ― не сразу понял я.

― В дурилке, в психушке, — пояснил детектив. — В психиатрической лечебнице. Да еще в строгом отделении. Как родители на следующий день после приезда ее из петли в сортире вынули, так сразу туда и отправили.

Снова наступило молчание. Во время которого я задумался о том, что дело и впрямь может оказаться серьезным.

Малой-Малай деликатно кашлянул и продолжил своим протокольным голосом:

― Но еще до того Михеева матери рассказала: никакой школы моделей, да еще в лесу, в помине не было. Приехали они по объявлению в какую-то фирму на конкурсный отбор, встречала их эта самая Нинель и потом ее папаша. Чего-то там наговорили девчонкам, наобещали с три короба, сказали, на модель сперва нужно пробоваться, те сняли квартиру на двоих где-то у Сокола…

― Пробоваться… ― с ненавистью процедил Панич. ― Господи, могу себе представить!..

― В общем, ― заключил Малой-Малай, ― одна в сумасшедшем доме, другая неизвестно где.

― А что-нибудь еще эта Михеева успела рассказать? ― Я сам не сразу заметил, что уже включился и жадно требую подробностей.

Малой-Малай открыл было рот, но был прерван властным мановением руки хозяина.

― Стоп! ― объявил решительно Панич, и его густые медвежьи брови опять сгрудились на краю, а глаза двустволкой уперлись мне в лоб. ― Что это мы все рассказываем да рассказываем, а вы помалкиваете? Вам-то эта Нинель на кой была нужна?

Я пожал плечами. Нам скрывать нечего.

― Ее сводная сестра ― моя клиентка. Хочет расследовать убийство отца ― того самого фотографа, Шахова. А Нинель у него работала. Вот, собственно, и все…

Я развел руками, демонстрируя, что никакого тайного камня за пазухой не прячу. Но Панич смотрел на меня с подозрением.

― Сестра? ― набычился он. ― Какая еще сестра?

― Людмила. Но она к папенькиному бизнесу отношения не имела, ― успокоил я его. ― Чисто дочерний порыв.

О том, что клиентка, по сути, уже отказалась от моих услуг, я решил промолчать.

― Но я как будто слыхал… ― наморщил лоб Панич. ― Или даже в газетах читал… там то ли маньяк, то ли маньячка?

― Ну да, ― подтвердил я. ― Только она в это не верит. Говорит, папаша ее перепортил столько девушек…