Я осекся, но было поздно. Динозавр издал хриплый горловой звук, но это был уже не боевой клич, а стон старого подранка.

― Чего уж там… ― пробормотал он, и слова ворочались у него во рту, как большие неудобные куски: ни проглотить, ни выплюнуть. ― Говорите, чего уж теперь…

Мне впервые стало его по-настоящему жалко, и я, как мог, попытался свернуть с этого направления. Но свернуть оказалось не так просто ― направление, как ни крути, было магистральным.

― Короче, эта самая Людмила поручила поискать среди… ― я запнулся, подыскивая наиболее мягкий оборот, ― среди э… обиженных Шаховым. Понимаете?

― Понимаю, ― откликнулся Панич, с вызовом распрямляя плечи и выпячивая грудь. ― Мы и есть как раз такие… обиженные! Но заявляю вам официально: я свою дочь с рождения знаю! Чтоб моя Марточка кого-нибудь… ножом! В кровь!.. Надеюсь, вы не думаете, что она на это способна?

В процессе своего короткого монолога Петр Борисович легко довел себя почти до той же степени возбуждения, с какой явился ко мне в контору. На последних словах он уже ходил ходуном и гудел, как промышленный холодильник. Я понял, что надо быстро слезать с темы даже гипотетической виновности «Марточки».

― Собственно говоря, я вообще ничего не думаю про то, на что способна ваша Марта: я ее в глаза не видел, ― начал я рассудительно. ― Да я, если честно, имел в виду главным образом не девчонок этих, а их родственников: отцов, братьев или всяких там возлюбленных. Мне вообще удивительно, что этого старого черта не прикончили еще раньше. ― И совершенно неожиданно для себя самого спросил Панича тем же ровным тоном, словно речь шла о том, не дует ли ему из окна: ― А кстати, интересно, вот вы бы убили?

Но объект палеонтологии на глазах мало-помалу вновь приобретал цивилизованное обличье.

― Во-первых, ― с достоинством сообщил он, ― тут-то у меня алиби стопроцентное: полгода в Пензе безвыездно. А во-вторых, давайте обойдемся без взаимных провокаций. И поговорим о деле.

― Если вы об уголовном «деле»… ― начал я, но он меня остановил.

― Уголовные ― ваша специальность, а я вообще-то торгую продуктами питания. Так что дело у нас с вами может быть только одного сорта: вы платите мне — я отгружаю вам вагон с зеленым горошком, я плачу вам ― вы мне… вернее, для меня… выполняете определенную работу, которую я вам поручаю.

― Ну-ну, ― не удержался, хмыкнул я. ― Как, однако, капризна судьба! Помнится, еще давеча вы все больше норовили заехать мне в морду, а теперь нате ― работу предлагаете!

― Потому и предлагаю, что больно ловко уворачивались… ― пробормотал Панич, а я краем глаза заметил, как пунцовеет присевший на стуле у стенки Малой-Малай. ― Кулаками махать ― в вашей профессии, как я понимаю, не самое главное, а?

― Ну и что вы хотите мне поручить? ― спросил я уже серьезно.

Панич глянул на меня в упор, но двустволка на этот раз была зачехлена и не несла явной угрозы.

― Поручить? Да вы, собственно, и так этим занимаетесь. Ищете девчонку, из-за которой могли убить этого подонка? Вот и поищите заодно мою Марту.

На дальнем краю поля зрения пензенский коллега забордовел уже до критической стадии, на которой и от металла-то начинает кусками отваливаться окалина. Но тут запах паленого, видать, донесся и до толстокожего ящера, потому что он поспешил добавить:

― А Малой вам поможет. ― Увидел мою оттопыренную в сомнении нижнюю губу и присовокупил: — Да, вот еще что забыл. В психбольнице по моей просьбе все беседы с этой Светкой Михеевой доктор записывал на видео. Там в основном натуральный бред, но есть и информация для размышлений. Флэшка у нас в гостинице. У меня через три часа самолет, надо срочно лететь в Пензу. Но если согласитесь работать вместе ― Малой меня проводит, а потом заедет с флэшкой к вам. Кстати, и фотографию Марточки привезет.

И, не дожидаясь ответа, поднялся на ноги во весь свой рост и вес, от чего отчетливо звякнули кофейные чашки в моем стенном шкафу. Его поджарый спутник, напротив, вскочил на ноги легким койотом, но оба очень похоже оскалились, глядя на меня выжидательно.

Что оставалось делать?

Прежней клиентки у меня больше не было ― так что по формальному признаку оснований продолжать расследование не имелось. Но где-то в мертвецкой с переломаным хребтом лежала сейчас Нинель. А документы и оружие людей, которые ее убили, хоть и прятались в моем подвале, все равно жгли мне руки. Да и владелец собачьего поводка, чью удушливую силу еще помнила моя шея, по-прежнему бродил между нами.

― Давайте флэшку, ― сказал я. ― Но для начала подпишем договор. Аванс, деньги на расходы и все такое прочее.

Панич коротко кивнул и привычным движением извлек из внутреннего кармана толстый, сверкающий золотом, как королевский скипетр, «монблан».

Когда с формальностями было покончено, он встал, еще раз с достоинством поклонился и направился к выходу. Но в самых дверях притормозил, обернулся и тяжелым голосом прогудел:

― А убил ― не убил… Сам бы не стал ― не умею. Но вот денег на хорошее дело ― точно не пожалел бы.

Он бросил быстрый косой взгляд в сторону Малая, но тот сделал вид, что это к нему не относится.

Как говаривал, бывалоча, мой покойный друг Костя Шурпин, есть водка ― надо ее пьянствовать, есть работа ― надо ее работать. Бросать дело на полпути я действительно не привык, особенно если в него уже инвестированы кое-какие силы, а тем более нервы, не говоря уж о кусках собственной шкуры. А тут еще такая оказия: мой грозящий угаснуть энтузиазм подкрепили новым контрактом с полновесным авансом. Стало быть, следовало идти работать работу. Тем более, что теперь у меня были довольно конкретные соображения, как именно это следует делать.

За время, прошедшее с нашего последнего свидания, задастый херувим с рекламы эротического театра «Купидон» лишился одного крылышка и почти половины второго: перегорели неоновые трубки. А денег на новые, как мне было доподлинно известно, в кассе нет. Если так пойдет, скоро он окончательно превратится в падшего ангела.

На этот раз я сразу направился к служебному входу. К моему удивлению, сегодня в вольтеровском кресле на проходной вместо бабули дремал с очками на лбу давешний шекспировский интерпретатор, литературный «негр» на твердой ставке. При звуках открываемой двери он отверз очи и сладко потер их кулачками, глядя на меня вопросительно.

― Да вы многостаночник! ― приветственно сделал я ему ручкой. ― Сценарист, рабочий сцены, а теперь и до сторожа дослужились. Куда там Шекспиру ― он только и мог что пьески кропать!

― Весь мир театр, мы в нем ― вахтеры, ― позевывая, лениво объяснил он. ― Сегодня выходной, даже буфет не работает. Редкая возможность побыть в одиночестве.