Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Простите, доктор, что побеспокоили вас в столь ранний час, — сказала тетя Джудитта, провожая старого мудреца в комнату Бьянки Марии, — но нам ничего другого не оставалось: моя сестра в тяжелом состоянии.
— Мне очень жаль, — ответил доктор, — но надеюсь, она поправится.
— Не желаете ли пощупать ее пульс?
— Охотно.
Доктор пощупал ее пульс.
— Посмотрите также язык.
Маленький старичок озорного вида не заставил себя упрашивать; он посмотрел язык больной, впрочем, не проявив особого интереса к его виду; посмотрев язык, он тут же и прекратил это занятие.
— Могу я сделать ей укол? — спросила старая дева.
Старичок наморщил брови:
— Делайте.
— А если я поставлю ей лед на лоб?
— Почему бы и нет, почему бы и нет.
Доктор был настолько сдержан, что становилось неловко.
— Мы можем ее покормить? — спросила тетя Джудитта.
— По-моему, да.
— А может, лучше дать ей поголодать?
— А что? Давайте поморим ее голодом.
Тетя Джудитта не знала, что и думать о странном поведении доктора. Она сказала:
— Вы не выпишете рецепт в аптеку?
— Рецепт? — воскликнул доктор с удивлением. — Да за кого вы меня принимаете?
— Но простите, — сказала пораженная Эдельвейс, — разве вы не доктор?
Старичок рассмеялся приятным смехом.
— Ха-ха-ха! И поэтому вы пришли будить меня среди ночи! Ну, уморили! Если б я знал, ни за что бы не встал. — И продолжал смеяться, повторяя: — Ну, уморили! Ну, уморили!
Все с изумлением смотрели на маленького старичка. Наконец, он справился со своим смехом.
— Ну да, — сказал он, успокоившись, — я доктор…
— Ну так?
— Я доктор, но не медицины. Я доктор филологии. Меня зовут доктор Фалькуччо.
Он протянул правую руку тете.
— Вы не узнаете меня?
— Нет.
— И я вас тоже. — И рассмеялся приятным смехом. Потом он протянул руку Баттисте. — Ну, а вы? Не узнаете меня? Ну же, напрягите память!
Баттиста сделал неопределенный жест рукой.
— Я вас совершенно не узнаю, — сказал он.
— И точно, — воскликнул старик, — мы никогда не встречались. Я как раз хотел убедиться в том, что вы это помните.
— А, — сказал Баттиста, хлопая себя рукой по лбу. — Я как раз это и хотел сказать! Я, как вас увидел, так и подумал: «Кто этот господин? Мне кажется, мы никогда с ним не встречались». Я все ломал голову, вспоминая, в самом ли деле мы с вами никогда не встречались.
Появление маленького старичка с седой бородой, по всей вероятности, подействовало магически на госпожу Бьянку Марию, которая села посреди кровати и с огромным интересом следила за перемещениями незнакомца.
Тот повернулся в тете Джудитте:
— Сколько лет больной?
— Тридцать шесть с половиной.
Старик подбросил в воздух свою шапку:
— Ура, ура! Мы победили! — прокричал он. — Тридцать шесть с половиной — это нормально.
— Но это же не температура, — воскликнула тетя, — это возраст.
— Без разницы, — сказал доктор Фалькуччо с подъемом, — для меня это все равно. Я не врач, но на глазок могу сказать, что в тридцать шесть с половиной лет не умирают.
Он попытался пройтись в танце с засмущавшейся старой девой.
— Давайте отпразднуем выздоровление, — сказал он. — Я остаюсь на обед. Только прошу: спагетти и хорошее вино!
Он пожал руки Бьянке Марии.
— Я очень рад, синьора, очень рад. Вам по-настоящему повезло, что вызвали меня, а не врача. В окрестных деревнях живут четыре врача: синьора, это четыре убийцы, которые повергают в постоянный траур сие трудолюбивое население. Они являются туда, где имеется какое-либо недомогание, и в мгновение ока отправляют пациента на тот свет. Небольшую простуду они умеют превратить в двустороннее воспаление легких, несварение желудка — в тиф, головную боль — в менингит. Синьора, до того, как врачи обосновались в этих краях, это были счастливые селения. А с тех пор, как среди нас поселились эти четыре убийцы, на нас напал ужасный мор. Бедные селяне мрут как мухи. По сравнению с таким бедствием холера — простой насморк. А когда один из врачей уходит в отпуск, его заменяет другой. И нет никакого выхода, ни малейшей надежды на спасение. Один раз, когда заболели все четверо, здесь устроили настоящий праздник с иллюминацией.
Доктор Фалькуччо посмотрел на часы.
— Удивляюсь, как это еще никто из них не появился, — сказал он. — Обычно они слетаются, как стервятники.
В этот момент послышался зловещий стук во входную дверь. Фалькуччо посмотрел в окно.
— Запираемся! — возбужденно закричал он. — Это доктор Мастрилли! Кровожадное чудовище! Хуже Нерона! Хуже Калигулы! Это воскресший Тиберий! Вызвать Мастрилли — это все равно что умереть.
Но доктор Мастрилли собственной персоной уже входил в комнату, вопрошая ужасным голосом:
— Где, где же наша больная?
Минуту спустя прибыл доктор Гаспароне и почти сразу же за ним доктор Пассаторе, ученик доктора Маммоне да Сора, с криком:
— Всем стоять, больная моя!
Врачи обменялись приветствием, щупая друг у друга пульс.
— Добрый день, коллега, как мое здоровье?
— Неплохо, спасибо; а мое?
Поскольку домик находился на одинаковом расстоянии от окрестных деревень, каждый из врачей счел своим долгом нанести визит; каждый, увидев коллег, попытался было удалиться, но в конце концов остались все. Они осмотрели больную, обмениваясь репликами.
— Скольких ты уходил за последние две недели? — спросил Гаспароне.
— Восьмерых, — ответил Мастрилли. — А ты?
— Четырнадцать.
— Ух ты!
— Ты помнишь, — сказал Пассаторе, — та старуха, которую я начал лечить неделю назад…
— Ну и?
— Отдала богу душу сегодня ночью.
— А я угробил троих за один день, — сказал Гаспароне.
— У меня, — сказал Мастрилли, — сейчас лечится один, но боюсь, выздоровеет.
— Хочешь, я приеду посмотрю его? — с хищным блеском в глазах осведомился Гаспароне.
— Нет, это не нужно; на худой конец, я всажу ему четыре пули в башку.
— Прекрасно! — закричал за дверью голос. — Смерть больным!
То был Никола Морра, четвертый врач, который входил запыхавшись, с саквояжем хирургических инструментов, тромбоном через плечо и своими двумя помощниками, Тибурци и Фьораванте.