литература, в окружающем пространстве не должно присутствовать вертикалей. Пришел Хазин, нажаловался на клопа и Маргариту и стал создавать лишние вертикали, жрать мои чипсы, пить мой кофе, прощай, вдохновение. Инспирация исчезла, и я понял, что сегодня уже не смогу беспристрастно описать в своих хрониках успехи завода «Музлесдревк». Впрочем, я и так проработал без малого полтора часа, что было неплохо. Средний локфик создается в среднем за месяц, разумеется, при ежедневной работе порядка трех-четырех часов, лучше в два подхода.

Хазин многозначительно фотографировал щель в подоконнике.

— Маргарита Николаевна Наплавкова хочет выпить мои жизненные соки, — говорил Хазин, с разных углов примеряясь к пейзажу. — Знаешь, мне кажется, в этом сквозит некая тоска, я как Монтессума, продирающийся сквозь безнадежный и бесконечный день…

Когда Хазин с утра умничает, мне хочется подкинуть ему второго клопа, впрочем, может, он уже и пьян.

— …Знаешь, я заметил — если в таком городе живешь больше двух недель, то обязательно приходит некая Маргарита с вялой мимозой в лапках…

Хазин фотографировал.

— …Я должен думать об адмирале Чичагине, а меня отвлекают от работы, подбрасывают оловянного клопа… Ты слыхал про оловянную чуму? Это критическое разрушение оловянных деталей, причем, что самое поразительное, заразное. Если подкинуть человеку зараженного клопа, то все, в чем есть олово, начнет разрушаться! Если этот клоп инфицирован и я полечу в самолете…

Хазин замер и добавил:

— А ведь еще и мормышку!

— Мормышку?

— Ну да. Как ты думаешь, Виктор, что значит клоп и мормышка?

Я не знал. Мормышку я не подбрасывал. Неужели действительно Маргарита?

— Не знаю, — сказал я.

Клопа в шутку. Вернее, чтобы проверить… Будит ли воображение. Похоже, что будит.

— А по-моему, тут все прозрачно — она выпьет из меня кровь, как клоп, и возьмет за жабры, как мормышка.

Красиво.

Мормышку мог забыть рыбак, подумал я. Приехал сюда стучать ельцов, потерял или оставил на возвращение, в честь выдающегося клева.

— А ты у себя под матрасом ничего не находил?

— Нет пока, — ответил я.

— Проверь. Знаешь, эти провинциальные культисты могут… — Хазин замер. — Чего только они не могут.

Хазин поскучнел и закончил фотографировать.

— Посмотрю, что получилось?

И, не дожидаясь разрешения, подключил фотоаппарат к моему ноутбуку, загрузил снимки и вывел на экран.

— Классная у тебя машина, — Хазин постучал пальцем по компьютеру. — Как раз для графики, не то что у меня был… Слушай, зачем тебе такой, продай мне, а?

— Посмотрим.

Хазин, определенно, видок, получилось макро-макро, подоконник состоял из двух досок, между которыми протягивалась широкая и глубокая щель. В щели скорбно хранились мертвые комары, мертвые мелкие жуки, прочие засохшие насекомые, я отметил, что щель похожа на технологический желоб по экватору Звезды Смерти, а некоторые дохлые звери напоминают поверженные имперские файтеры.

— Неплохо, — заметил я.

— Это меня больше всего и настораживает, — сказал Хазин. — Некая, что ли, предначертанность. В любой вшивой гостинице любого вшивого городка можно легко найти вмурованного в стену Прометея. Достаточно отодрать обои. Не странно ли?

— Это лишь доказывает, что мировая культура делится на массовую и элитарную совершенно необоснованно, — заметил я.

— Что-то ты сегодня чересчур афористичен… Впрочем, согласен. Хоть утро отцвело, но день прошел не зря. — Хазин спрятал фотоаппарат. — Пойдем, Витя, я покажу тебе мормышку. Оценишь. Слушай, может, мне пожаловаться старшему менеджеру? Скажу, ваша бесстыжая Маргарита подкинула мормышку и клопа… Клоп, мормышка, Че Гевара. Когда-нибудь я напишу книгу с таким названием, вот увидишь.

— Мне кажется, здесь нет менеджера, — заметил я.

И мы отправились в номер Хазина.

Хазин жил в конце коридора, и в его номере было два окна.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь насчет Маргариты Николаевны, — говорил я, пока Хазин открывал замок. — Она просто тщательно делает свою работу.

— Слушай, Вить, давай поменяемся на ночь комнатами, — предложил Хазин. — И тогда ты почувствуешь, кто тщательно работает свою работу. Она бродит по коридору, а потом стоит под дверью с вытянутым лицом…

Хазин толкнул дверь, и мы вошли в номер.

— Я же говорил, — указал Хазин.

На кровати лежал человек. Конечно, это была не Маргарита Николаевна, а какой-то парень лет двадцати с небольшим, впрочем, немного он на Маргариту Николаевну походил — сутулой спиной. Из-под кровати торчала большая спортивная сумка, рядом валялись сапоги. Сафьян, вспомнил я. Из тонкой гладкой и блестящей кожи. Всмятку. Раньше я полагал, что это лишь выражение, но теперь убедился в его точности — сапоги лежали действительно всмятку, слишком мягкие, чтобы держать форму.

А на подоконнике гармонь.

При виде гармони я едва не рассмеялся, но быстро понял, что не очень смешно.

— Это что у него, сабля? — указал Хазин.

— Шашка, — поправил я. — Кажется…

Посторонний человек лежал на кровати в обнимку с шашкой.

— Что он у меня делает в номере? — нервно спросил Хазин. — Кто это?

Хороший вопрос.

Я подошел к кровати и пнул ножку. Человек не проснулся.

— Осторожнее, — посоветовал Хазин. — Может и чикануть…

Я пнул ножку еще раз. Человек вздрогнул и проснулся.

— Ты кто? — спросил Хазин.

— Роман, — ответил человек. — А вы?

— Я Хазин и здесь живу.

Роман сел и огляделся. Шашку положил на сумку.

— Мне этот номер дали, — сказал он, зевая. — Я не знал, что здесь живут…

— Здесь я живут. То есть живу.

— Да ладно, ладно. — Роман выбрался из койки и стал вяло одеваться в свое. — Я же не сам, мне ключи на вахте дали…

— Это происки Маргариты, — шепнул Хазин. — Это она! Я тут две недели живу, а она ко мне подселяет и подселяет…

— Да-да…

Роман оделся, натянул сапоги, щелкнул пятками.

— Я сейчас уйду… Сегодня что, пятница?

Роман зевнул и посмотрел на нас одурело.

— Тут клопы, между прочим, водятся, — сказал Хазин.

— Клопы… Да везде клопы… Вы бы видели, какие клопы в Кинешме…

Роман показал пальцами. Не думал, что такие бывают, размером с мелкую вишню. Возможно, поэтому Роман спал в обнимку с шашкой.

— Они так тогда Валентину искусали, что она вся чесалась, а она в общем-то привычная.

И Роман вкратце рассказал про поражение некоей Валентины в противостоянии с лютыми кинешемскими клопами; я отметил, что это весьма поучительная история.

— Это очень печальная история, — согласился Хазин. — Мои сочувствия Валентине, я-то знаю, что значит крупный клоп…

— Клопы — не самое худшее, — заметил Роман. — Есть еще такие…

Роман сморщился и сделал пальцами движение, словно растер между пальцами комара.

— Есть такие усычки…

Роман замолчал, продолжая добела сжимать пальцы, словно между них билась та самая усычка. Мне даже почудилось, что так оно и есть.

— Ладно, мне пора, — вздохнул Роман. — У нас скоро встреча.

Роман потянулся, на