Иду с тележкой, запасаюсь продуктами, вокруг теснота, давка, крики и ажиотаж, все всё покупают к праздникам. Огромные расписные яйца из гипса, шоколадные зайцы, жёлтенькие игрушечные цыплята, конфеты всех размеров и расцветок. Люди несут охапки веток, к которым привязаны разноцветные перья.

И вот я вижу рядом со мной очень весёлую девочку лет четырёх. Такая розовощёкая, пухленькая, глазки синие, на щёчках ямочки, рыжие волосы завязаны в два хвостика. Одета в красный комбинезон и резиновые сапоги. Шустрая и весёлая, как котёнок. Она бежит и хватает всё с полок, суёт в продовольственную корзину, которую тащит её мама. А мама — это отдельный кадр! Моего возраста, но такая замученная, как будто на ней землю пахали или снег вывозили из Стокгольма, причём весь. Джинсы старые, потёртые, на заднице висят мешком, а ноги у мамы худые и длинные, как у цапли. Куртка — как будто её корова пожевала и выплюнула. Старая косуха, протёршаяся чуть не до дыр. Ногти на руках обкусанные, лак облупился, а сами руки красные от холода и работы по дому. Волосы непричёсанные, немытые, осветлённые дома перекисью водорода и отросшие у корней. Она брела по магазину, едва разбирая дорогу, ни на что не глядя, медленно продвигаясь к кассе кратчайшим путём. Весь вид мамаши говорил о том, что этот праздник жизни — определённо не для неё. Она не принимала участия в предпасхальной суете и саму Пасху справлять, конечно же, не собиралась. В продовольственной корзине, кроме игрушек, ничего не было, к груди мама прижимала буханку хлеба.

Девочка беспрестанно кричала высоким милым голоском, с такими умилительными шведскими нотками. Каждое слово делится на две части, и обе части надо говорить с восходящей интонацией, должно получаться возмущённо и как будто ты сильно удивился. (Вот так: О-го?!)

— Мама! Мама! Я хочу вот это! И вот это! И это! Смотри, какой зайчик! Какие конфетки! Ой, какой клоун! Ой, мама! Мишка какой большой! Я хочу этого мишку! Смотри! Как здорово! Мама! Какие птички! Хочу этих птичек! Птичек тоже купи! Я возьму собачку! Вот эту собачку! Хорошую собачку купим! Мама! Мама! МАААМАААААШ! Куколка в красном платье! Я хочу куколку! Смотри, какую я хочу куколку! Мамамамамамамааааа!

В корзинке лежала целая груда игрушек, некоторые уже падали через край. Девочка этого не замечала и продолжала наваливать ещё и ещё всяких разных подарков. Мама не трудилась её отговаривать или как-то вообще участвовать в этом безумном шопинге.

Когда они подошли к кассе, мама вывалила из корзинки на пол абсолютно всё, заплатила за хлеб и потащилась, шаркая, в угол магазина, где стоял автомат с сигаретами. Девочка удивлённо и возмущённо тянула её за рукав, собираясь зареветь. Как бы в оправдание, женщина пробормотала:

— У нас нет денег на игрушки. Мамочке надо купить сигареты.

Потом я видела их на автобусной остановке, напротив супермаркета. Девочка валялась в снегу и истошно орала:

— Мама! Немедленно купи мне собачку! Ты слышала? Слышала! Немедленно купи! Я сказала! Мама!

Ты дура! Купи собачку! Купи птичек! Немедленно! Не-мед-лен-но! А то я буду реветь весь день!

А мама стояла, подняв куцый воротник, сунув руки в карманы куртки, курила и щурилась оттого, что ей в лицо мела снежная крупа.

Многие думают, что в Швеции все люди живут шведскими семьями. Не знаю, как насчёт сожительства втроём, но вот я сейчас приведу вам пример, расскажу про жизнь смешанной семьи, где один супруг — швед, а другой — нет.

У меня есть приятельница из Румынии, её зовут Нора. Она удачно вышла замуж за шведа по имени Леннарт. У них трое детей, каждый год по ребёнку. Старшему чуть больше трёх, младший недавно родился. Леннарт много работает, и его никогда нет дома. Нора, наоборот, день и ночь сидит с детьми. У них нет ни родных, ни друзей, кто мог бы её подменить хоть на пару часов в неделю. Для неё выбраться с коляской в магазин, без происшествий купить продукты и вернуться домой — уже огромное развлечение! Конечно, иногда Нора прямо-таки звереет от семейной жизни, хотя в общем и целом живут они хорошо, не ссорятся.

И вот как-то раз, в пятницу вроде бы, муж собирался прийти домой пораньше. Ура-ура! Нора наготовила много вкусной еды, купила бутылочку лёгкого вина, сдала детей няне на вечер, нарядилась, сделала причёску и стала ждать. А мужа нет. Она ему звонит — он на совещании, придёт чуть позже. Она расстроилась, но ладно, совещание же. Ещё ждёт, снова ему звонит. А муж поехал с сослуживцами в спортклуб, на тренировку. Нора думает, пропал вечер, но ругать мужа не может, потому что не каждый день ему удаётся съездить с друзьями потренироваться. То работа, то семья… К вечеру звонит муж и говорит, что они с ребятами останутся, чтобы обсудить вопросы будущего велопробега.

Всё это время Нора, конечно же, не ест, ждёт Леннарта. Когда выяснилось про велопробег, она решила перекусить, не дожидаясь его. Но тут позвонила няня и сказала, что нужно забирать детей. Пришлось ехать, забирать, дома кормить, раздевать и укладывать спать. А дети устали за день и никак не хотят засыпать. Они у неё вообще очень плохо спят. То один плачет, то другой, то третий. Никак не уложить! А в тот вечер они просто превзошли сами себя. Она им и колыбельные пела, и сказку читала, и в игры играла, и что только ни делала: не спят, и всё тут! Через какое-то время вроде бы дети стали сдавать позиции… Младший уснул, средний тоже носом клюёт, старший только таращится и просит, чтобы папа пришёл. Нора сидит рядом с кроваткой, тихо читает книжку, мальчик вроде бы дремлет, и тут она слышит, что папа и вправду, кажется, пришёл. Часов уж двенадцать было… Она не может к нему выйти, потому что тогда проснутся дети, а он сам в спальню не поднимается.

И вот читает Нора сказку и слышит, что на первом этаже в кухне вроде бы включили микроволновку, потом вилка о тарелку застучала. Ест! А где жена с детьми в двенадцать ночи — это он проверять не стал. И вот сидит она, сидит и понимает, что муж поужинал без неё, потом поднялся в их спальню, включил телик и завалился спать. Нора решила, что спустится и хоть поест, а потом выпьет вина и пойдёт гулять одна на улицу. Интересно, через сколько времени муж спохватится?

Смотрит: а еды-то уже и нет, и вина нет. Свечи догорают на столе, букет роз в вазе, её прибор стоит пустой. Как будто так и надо, как будто её отсутствие в двенадцать ночи — самое обычное дело. Тут она заплакала, взяла кусок хлеба, кетчупом намазала и стала жевать. Поднялась в спальню, там муж храпит на кровати в одиночестве. Окликнула — не слышит. Нора стала строить всякие планы, типа: взять детей, собрать сумки, тихо сесть в машину и уехать домой в Румынию. А на прощание сбрить мужу во сне брови и волосы. Но в итоге, как всякая обычная женщина, она просто его разбудила, заревела и стала на него орать благим матом. Ты, мол, мудофил, как ты так можешь? Я тебя весь день жду, волнуюсь, голодная, усталая, никакая, в кои-то веки выдался свободный вечер, няню вызвала, сама нарядилась, накрасилась, обед приготовила, хотела сделать тебе сюрприз! А ты! Пришёл поздно ночью, меня нет, в доме тишина, ты даже не обеспокоился: что бы это могло значить? Ни жены, ни детей. А может, с нами что-нибудь случилось? А вдруг ребёнок заболел, и мы все в больнице? А может, я ушла с коляской гулять и не вернулась? А может, нас тут всех убили и в чулане спрятали? Или, может, я собрала вещи и ушла к другому?