Вместе с ростом массы росли разумность и способ познания конструкта – но не линейно. Явственный скачок наступил после двух третей процесса. Установилась логическая структура, сконфигурировались соединения, и новорожденная система получила доступ к постоянной памяти.

Замойский понял это сразу же, едва лишь дракон отозвался собственным (или драконьим) голосом и сказал:

– Я – Смауг, – (Теперь и вправду – был им.) – Пока не соединюсь с комплементарными Полями, стану работать в аварийном режиме. Жду.

– Сможешь соединиться с Плато? – оживился Адам.

– В этот момент не в состоянии, – сказал дракон и разочаровано зевнул (зубища – словно косы).

Энергия так же быстро и покинула Замойского.

– И чего ты вообще прицепился ко мне? – спросил он. – Я и не стахс вовсе. Почему же? Помнишь, как —

– Все помню. Не имеет значения, кто оператор: я не признаю дискриминационных законов Цивилизации.

Это определенно не императорские наноматы.

И каким таким образом Адам теперь должен был «следить» за драконом? Тот оказался настолько велик – он: дракон – что в его формах отражалась кривизна локальной петли Мешка. Он сам на себя отбрасывал тень.

Вернувшись из последнего обхода, Анжелика кивнула дракону, и тварь послушно сошла на дно кальдеры, чтобы одним глотком проглотить все, что оставалось от спирали тени.

Теперь со всей очевидностью казалось, что наномат послушался ее не потому, что была стахсом – и не потому смерч ее пропустил. Значит ли это, что он не причинил бы вреда и Замойскому? И что если бы Замойский настолько же решительно отдал приказ – то Смауг послушался бы и его?

Возможно, превосходство Анжелики коренилось в том, что девушка не задавала себе подобных вопросов. Замойский смерил ее взглядом. Астронавтов натаскивают в осторожности до уровня квалифицированных трусов – а чему обучали иезуиты ее в том странном монастыре на границе цивилизации и дикости? Какие достоинства воспитывают в своих детях богачи и магнаты в мире, где безопасность гарантирована самой структурой мира?

– Он отрезан от Плато, – сказал Адам. – Ты была права.

– М-м?

– Насчет того, что похитители утратили контроль над Мешком.

Она покачала головой, похлопав Смауга по черному бедру (пришлось поднять руку).

– Можно уничтожить записи с определенных Полей, но невозможно заблокировать доступ к Плато.

– Смауг, подтверди ей.

– Не могу соединиться, – подтвердил дракон и весь затрясся. – Сосет меня. Пытаюсь постоянно. Нет контакта.

– Автодиагноз.

– Все о’кей, – уверил Смауг. – Но по ту сторону пусто. Адреса у меня вырезаны в костях – но я не могу выйти на Плато, – в бессильном гневе внезапным ударом передней лапы он вырыл на склоне кратера борозду метров в пять длинной.

Они перешли к роще, на выгнутую ассиметричной подковой растительность саванны. Смауг полз за ними: если бы летел, протискивался бы сквозь другие щели в петлях, и куда-то все же бы попал. Замойский ощущал спиной его горячее дыхание. В определенный момент повернулся и увидел, как, входя в очередную петлю, Смауг переплетается с тысячью ручьев прямо из ничего, из воздуха, из света.

В роще Анжелика обошла поляну над ручьем, осматривая, сморщив брови, почти заросшие уже следы лагеря. Долго стояла над костями лошадей. Дракон лежал в ручье и следил за ней: большие черные глазища вращались под влажными веками.

Замойский показал Анжелике Зоны +Т и – Т и место провала. Ощущал себя проводником вельможи; как образцовый экс-космонавт неединожды выполнял такие функции. (Помнил, как выполнял – после возвращения «Волщана» из экспедиции, той самой, из которой корабль не вернулся.)

Анжелика ходила и осматривала все вокруг в молчанье; он же глядел на нее. Семь веков разницы между датами их рождения каким-то образом делали ее в его глазах старше, мудрее. Адам ждал вердикта.

– Ну и..? – спросил он, когда они вернулись на поляну, а Анжелика уселась на своем месте.

– Сколько ты видел Клыков?

– Один – наверняка, – ответил он и указал рукой на неисчислимые рощи на «небе»: сколько бы тех Клыков он ни видел, сказать точно, не были ли они лишь «отражениями», Адам просто не мог.

– Ну да. Смауг?

– Слушаю?

– Картографируй мне как можно скорее все здешнее пространство.

– Сохраняя манифестацию?

– А ты справишься? – фыркнула она. – Смотри снова не потеряйся.

– Слушаю и повинуюсь, – пробубнил дракон и раздробился на тысячи, миллионы, миллиарды фрагментов, на черную тучу, она расточилась; исчез. Лишь поверхность ручья еще миг пенилась, когда вода возвращалась в русло, да переливались камни на дне.

– И сколько это у него займет?

Она пожала плечами.

– Зависит от объема Мешка.

Она очень старалась сохранять в голосе соответствующую усталость. Замойский впихнул ее в роль эксперта, всезнающего предводителя, а у нее не было столько силы воли, чтобы из нее вырваться, возражать Адаму – даже если б и правда хотела возражать. Анжелика разыгрывала все это представление, ходила с ним по околицам и осматривала большинство ничего не говорящих ей следов, с непроницаемым выражением наблюдала за траекториями бросаемых в Зону камешков – все время просчитывая в уме не столько, как отсюда вырваться, как спастись, сколько как не подвести Замойского.

Боже милостивый, я ведь никогда до этого времени не имела дел со свободным нановаром, я о законах организации наноматов знаю столько же, сколько о Мешках: обрывки услышанных теорий, отступления во время лекций в Пурмагезе. Но ведь не скажу ему об этом.

Как так происходит, что они, отец и Замойский, подчиняют меня себе с такой легкостью, думала она, выгребая каблуком из земли кости лошадей. Достаточно им пары слов, минуты молчания. Действительно ли это форма подчинения? Они оказывают мне доверие.

Да и, наконец, отчего я не сопротивляюсь? Могла бы. Могла бы.

Но дело в том, что – не могла. Анжелика Макферсон.

– Я вот что думаю… – пробормотал Замойский, – уж если нас похитили… ну а теперь это нападение, и, кажется, конец Плато… Я помню, что ты говорила об известиях из Колодца Времени. Не означает ли это, что война уже началась?

Дракон упал, словно камень, затормозив в последний момент против всех законов аэродинамики. Он заслонился от облака поднятой пыли.

– Сделано, – сказал Смауг.

Анжелика уселась, вытряхнула песок из волос.

– Входил внутрь каких-то хабитатов?

– Нет.

– А та конструкция, сквозь которую мы проходили в самом начале? Ее-то наверняка не забирали из Африки.

– Тут таких вещей, скажем честно, немало, – вмешался Замойский. – Они не могут происходить из дикой саванны.