курил он трубку. А может, забылось — ведь столько времени пролетело.

Речь шла все о том же — о вражеском плацдарме возле Днепропетровска. Необходимо вскрыть этот нарыв, но как? Сил во фронте мало. Возможно, Ставка разрешит использовать войска резервной армии, однако она еще в стадии формирования. Разумеется, штурмовать заранее подготовленную оборону противника — задача не для кавалеристов. И все же Белову надо готовиться к этому. Корпусу будут приданы сильная артиллерия, танки, бомбардировщики.

— Я понимаю важность операции, — хмуро сказал Павел Алексеевич. — Но корпус мы загубим, потеряем лучшие кадры.

— Только в крайнем случае. Кавалеристов введем лишь в самом крайнем случае, — заверил Рябышев.

Когда остались в кабинете вдвоем, Дмитрий Иванович, вертя в руках трубку, спросил:

— Как семья, Павел Алексеевич? Успела выехать?

Белов не ждал, что Рябышев заговорит об этом. Ответил с излишней поспешностью:

— Едва выбрались из Одессы. Все бросили там. — Помолчал, хмурясь, и произнес решительно: — Вот что, Дмитрий Иванович, не хотел просить, а приходится… Надо к семье бойца послать. Вещи отвезти, аттестат… Без гроша они.

— О чем речь! — Рябышев смотрел в окно: что-то, казалось, очень интересовало его там. Говорил невнятно, мешала трубка в зубах. — Давайте бумагу, я немедленно подпишу.

Павел Алексеевич тут же, в кабинете, написал рапорт.

Закончив дела, генералы расстались как давние хорошие знакомые. И все же не было у Павла Алексеевича ясности на душе. Сам удивлялся. Неужели это ревность, которую не смогли заглушить ни годы, ни война?

Надо взять себя в руки и отринуть все это. О Рябышеве думать спокойно и объективно, только как о начальнике, как о командующем фронтом.

А кого послать в Шую, к семье? Бобылева?

Еще до войны, весной, явился к Белову с каким-то поручением молодой боец. Подскакал галопом, метрах в ста спрыгнул с коня — и бегом к генералу. Доложил четко, весело. Павел Алексеевич даже улыбнулся, глядя на него. Нос курносый, глаза серые, озорные.

Заговорил с ним. И обрадовался, узнав, что красноармеец — земляк, из Иваново-Вознесенска. Бывал в Шуе, даже улица, на которой вырос Белов, знакома ему.

Потом несколько раз видел Бобылева мельком, всегда испытывая приятное чувство. Его и надо отправить. Стремительный, расторопный, напористый — наверняка доберется до дома.

— Михайлов, ты Бобылева помнишь?

— Он в эскадроне связи.

— Вызови.

Боец словно за углом ждал — прибыл через пять минут. Остановился, чуть запыхавшись, вскинул руку к пилотке.

— Быстро, — одобрил Павел Алексеевич.

— А я, товарищ генерал, пешком ходить не умею. Аллюр три креста!

— Это как раз то, что нужно, — кивнул Белов. Вручил красноармейцу документы, деньги, посылку. А Михайлову сказал — Когда Бобылев вернется, перевести его в комендантский эскадрон. Пусть командует отделением.

14

— В пятой дивизии непорядок, — доложил начальник штаба. — Дуэль затеяли.

Грецов назвал фамилии, хорошо знакомые Белову, Один — командир эскадрона, другой — артиллерист. Молодые, смелые товарищи, в боях показали себя орлами.

— Черт возьми! Из-за женщины?

— Точно. Медички там как на подбор.

— Баранов где?

— Генерал Баранов с температурой лежит, простудился.

— А эти, дуэлянты?

— Развели их, оружие отобрали.

— Стрелялись?

— Нет, на шашках.

— Истинные кавалеристы! — усмехнулся Белов. — Ну, покажу я этим благородным рыцарям донжуанство на фронте! Пусть к двадцати ноль-ноль соберут в штабе дивизии комсостав.

Велел седлать Победителя. По дороге обдумывал, как говорить с людьми. Наказывать-то рука не поднимется. Измотались конники за два месяца в боях и походах. Палило их солнце, мокли они под дождями. Падали рядом товарищи, обливаясь кровью. И вдруг — отдых, разрядка, никакого напряжения. Вот и потерял кое-кто правильные ориентиры.

Генерал стремительно вошел в просторную горницу — прозвенели в тишине шпоры. Командиры стояли навытяжку возле стен. Белов не поздоровался, не предложил сесть. Медленно обвел взглядом знакомые лица, сказал резко:

— Умереть в бою — слава! Умереть в драке — позор! Дуэлянтам — домашний арест до конца отдыха. Всех женщин из дивизии отправить в распоряжение начальника санслужбы фронта. Не умеете ценить — обходитесь без них! — Помолчал, заговорил тише, с укором — Ваша кавалерийская дивизия имени Блинова — одна из старейших, одна из самых прославленных в Красной Армии. Сколько подвигов совершено под ее Знаменем! А вы? Заболел комдив — и порядок насмарку? Стыдно за вас! Стыдно!

Командиры стояли потупившись. У многих пылали щеки. Генерал повернулся. Вновь звякнули в тишине шпоры.

Сел на Победителя, поскакал по дороге навстречу вечерней прохладе, тянувшей с полей. Ветер приятно освежал горевшее лицо. Сам, оказывается, переволновался, пока произносил хлесткую речь.

15

Главнокомандующий Юго-Западным направлением маршал Буденный прислал за Беловым самолет. Павел Алексеевич знал, почему вызывают: был предварительный разговор со штабом Главкома. Резервная армия стала теперь 6-й армией и привлечена к боевым действиям. Белову предлагали возглавить ее.

Это большая честь. Однако Павел Алексеевич от назначения решил отказаться. Оставшись в своем корпусе, он принесет больше пользы, чем командуя армией. Нет, он не принадлежал к числу «оголтелых» кавалеристов, которые до сих пор продолжали считать, что конница была и остается важнейшим родом войск. Он любил кавалерию не меньше «оголтелых», но это не мешало ему понимать, что лошадь в современной войне все больше отходит на задний план, она не способна конкурировать с танками и самолетами.

Конечно, конница и теперь воюет неплохо, не уступая пехоте. Но, пожалуй, главным образом потому, что у пехоты мало машин, она топает на своих ногах. А у кавалериста — четыре добавочные.

Закалившийся в боях корпус превратился в слаженный, легко управляемый организм. Павел Алексеевич так и воспринимал его как огромное живое существо. Белову казалось, что незримые нити, словно бы нервы, связывают его со всеми частями и подразделениями, он чувствовал пульс полков и эскадронов. Позади, возможно, осталось самое трудное — психическая ломка, вызванная неудачным началом войны. Бойцы и командиры поняли, что могут успешно бить противника — этого как раз недоставало в других соединениях, переживших трагедию беспорядочного отступления. А беловцы ни разу не отходили без приказа, не потерпели ни одного поражения, хотя сами порядочно насолили фашистам. Новички, прибывшие с пополнением, быстро перенимали опыт ветеранов, проникались верой в свои силы и презрением к врагу.

С таким корпусом воевать было надежней, лучше, чем с новой армией. Да и не только это…

Павел Алексеевич опасался, что хорошо отлаженный организм, созданный долгим трудом, может оказаться в руках военного ремесленника, человека равнодушного и бесталанного. Сейчас, в трудные дни, одна неподготовленная, необдуманная операция может загубить, обескровить корпус — любимое детище Белова. Лучше уж он обойдется без высокого поста.

С такими мыслями прибыл Павел Алексеевич в штаб Главкома