— Отчего ты вернулся так быстро? — спросила я, встревоженная его поведением — я ни разу не видела Тамрина настолько выбитым из колеи. — На вас напали по пути?

Он покачал головой.

— Нападали, но мы отбились. Я выехал вперед с небольшой группой — твои охранники остались с караваном, им предстоит еще несколько недель пути.

— Это могло подождать… — Вахабил в отчаянье вскинул руки.

— Я боюсь ждать! — ответил Тамрин.

— Боги исполнят свою волю и без наших ухищрений, — сказала я. — Будет новый цикл. Я еще не слишком стара.

— Моя царица, мы не можем ждать воли богов, мы должны действовать уже сейчас, — заговорил Тамрин, решив, что я обращаюсь к нему, а по липу Вахабила промелькнуло крайне странное выражение.

Я бы рассмеялась от вида их лиц, если бы не острая потребность услышать, отчего Тамрин приехал в таком состоянии.

— Моя царица, я со своими людьми гнал несколько дней, чтобы успеть сюда… — Он снова смолк, глазея на меня, и мне захотелось его встряхнуть.

— Что случилось? — настойчиво повторила я. Ни один торговец никогда не оставлял своего каравана.

— Царь не станет меня принимать.

— Что ты имеешь в виду?

— Его распорядитель принял от нас твои дары и объяснил, что царь занят срочным делом и не может нас принять. Но когда я сказал, что у меня сообщение для царя и что его необходимо передать только лично, меня заставили ждать. Пять дней кряду я возвращался с твоим свитком и ждал в числе пришедших к царю с прошениями, ждал, словно я одна из тех проституток из притчи!

Мой свиток. Тот, который я писала с целью вызвать его негодование, но в котором в итоге раскрыла, пусть и иносказательно, свое предельное одиночество.

Я ощутила, как к щекам приливает кровь.

— Когда он наконец принял меня перед всем двором, я сказал: «Господин, ты получил дары из Сабы, принятые дворцовым распорядителем, но не получил величайшего сокровища — этих слов, написанных Жемчужиной Сабы собственноручно, и которые я должен был вручить тебе из рук в руки!» И он ответил: «Я не получил того, о чем просил. Где посольство царицы?»

— И когда я передал твое сообщение о том, что его послы будут приняты в Сабе, он ответил: «Неужто царица думает, что я велел ей “пришли мне своих послов” из чистого тщеславия?»

Я почувствовала, как сужаются мои глаза.

— И что это должно означать?

— Я молил ответить на тот же вопрос, но он не стал объяснять.

— «Правда ли, — спросил он меня перед всем двором, — что у твоей царицы козлиные ноги?»

— Что?

— Я был в ужасе. «Господин, кто может сказать подобное о прекраснейшей женщине мира? — спросил я. — Я сам свидетель тому, что она идеальна во всем. Отчего же ты оскорбляешь Дочь Луны?» — «Ты не придворный ее и не советник», — ответил царь, на что я сказал: «Нет, но я голос царицы при твоем дворе, и этот голос зовет твоих людей вернуться со мной в рай, ведь даже я, приезжая сюда во славу Сабы и ее богов, всякий раз покидаю тот рай со слезами и возношу благодарные молитвы всякий раз, когда возвращаюсь. Но суди о ее словах сам, поскольку все ее слова мудры и полностью правдивы».

— И? — спросила я.

— И он отослал меня прочь.

Я моргнула.

— А что со свитком?

— Я отдал свиток его помощнику и вместе со своими людьми уехал прочь, совершенно ошеломленный.

Публичное унижение. Я вновь подумала о сообщении, которое ему послала. Я помнила его до последней строки, я перечитывала его тысячу раз, даже проговаривала его части вслух, словно напрямую обращаясь к собеседнику. Возможно ли, что я настолько ошиблась в изначальном его посыле?

— А он ждет, что я отправлю самого Вахабила пресмыкаться у его ног? — спросила я. — Мы найдем для своих товаров новые рынки. Мы полностью отрежем его от даров Сабы. Если придется, я готова отправлять благовония по морю в Пунт, а оттуда на север, в Египет, караванами из верблюдов. Но мы прекратим с ним торговлю! — Я готова была связаться с его врагом из Дамаска и создать новые, собственные дороги через горы в Финикию. Объединить богатства с Египтом. Возможно, со временем я даже готова буду стать женой фараона…

— Это еще не все, — сказал Вахабил, явно смирившийся с происходящим.

— Что же еще может быть?

— Весь царский двор заполнен финикийцами, — сказал Тамрин. — А сам царь занят тем, что развлекает их, часто закрывается с ними для совещаний, затем покидает город на несколько дней.

— Финикийцами?

— Я слушал сплетни придворных и задавал вопросы в самом городе. И теперь знаю причину, по которой царь не принял нас. Огромное количество финикийских каменщиков прибыло в его город, и многие из них отправились к проливу Красного моря, где русло реки, отделяющее Эдом от амалекитов, впадает в море у портового города Эцион-Гевер… — Он подошел к столу, нарисовал пальцем карту на полированной поверхности и прижал кончик указательного пальца к порту в северном проливе узкого моря, на границе Израиля и Египта.

— Финикийцы, в заливе… — тихо повторила я.

— Когда мы уезжали и проходили через Эдом, я взял небольшой отряд и отправился к заливу. Моя царица… — Тамрин покачал головой. — Царь строит там портовый город. Израильтяне везут лес из Ливана, где уже сейчас строится корабельный флот — торговый флот для купцов.

Я отшатнулась, как от удара.

Теперь я поняла, почему царь отдал города Хираму и почему, при всей своей потребности в богатстве, он позволял себе насмешки над богатствами Сабы.

Соломон, царь израильтян, собирался обезоружить сабейскую торговлю и сделать наши караваны никому не нужными.

Пока я в ярости размышляла, что отрежу его от торговли, он уже воплощал те же планы в отношении меня.

— Вахабил, — сказала я, глядя на стол. — Принеси карты. Созывай мой совет. И уведоми храм, что сегодня ночью не будет моей свадьбы.

Когда он вышел из зала, я выругалась и отвернулась, подошла к длинному столу и оперлась на него руками, глядя на очертания невидимого моря на столешнице.

— Есть кое-что еще, — странным тоном сказал за моей спиной торговец. — То, чего я не мог сказать в присутствии Вахабила.

— Все, что ты можешь сказать мне, может звучать и в его присутствии.

— Но не это.

Я повернулась. Бросив на меня еще один взгляд, он зашагал к оставленным на скамье у стола седельным сумкам.

— Когда мы готовились к отъезду, отряд людей на великолепных лошадях подъехал к нашему костру под крепостными стенами Арада. Уздечки лошадей были украшены золотыми кистями. То были люди царя. — Тамрин вытащил нечто завернутое в грубый холст. Под первым свертком оказался отрез пурпурной ткани.