Решит, что я не настолько мудра и опасна, как он считает и даже надеется?

Какой подход ко мне он выберет тогда — с большей уверенностью или с большей опаской?

Я двадцать раз прошагала к окну и обратно. Я забыла о голоде.

Все это время я не ела. Да и как я могла, стоя на грани возможности все потерять?

Но впервые за долгие годы я чувствовала себя живой.

Наконец я налила себе немного вина и присела, чтобы снова перечитать свиток, — а он перечитывал мой столько же раз? — задумавшись о том, как буду отвечать.

— Все это окончится войной, — сказал Кхалкхариб, вскакивая на ноги при моем появлении.

Я успокоила себя заранее, зная, что в мое отсутствие они наверняка довели себя до грани безумия. Еще в коридоре я услышала их взвинченные голоса и остановилась у личной двери, положив на нее ладонь и не зная, как управлять ведущимся в зале разговором в свете невидимого никем свитка, скрытого в моем рукаве.

— Ни слова не говори о свитке, — сказала я Яфушу, когда наконец вышла из своих покоев.

Его взгляд был спокоен, в отличие от очевидной тревоги, написанной на лице Шары.

— Царица моя, что случилось? И почему ты ото всех заперлась? — спросила она, хватая мои ладони.

— Новоявленный царь любит устраивать переполох, — ответила я, целуя ее в щеку. — Все хорошо. Но Алмаках сегодня ночью не получит невесту.

Теперь, когда мои советники склонились передо мной в поклоне, при виде разбросанных на столах карт я ощущала лишь необъяснимое спокойствие.

Будешь ли ты в ответ бесстрашной или же будешь безрассудной?

— Мы начнем с самого начала, — сказала я. — Пусть это может закончиться войной, но с нее не начнется.

— Моя царица, — молвил Вахабил, как только я заняла свое место, — мы полагаем, что царь хочет захватить вот эти дороги.

Он указал на самую большую карту, и я заметила на ней две алых нити, протянутых от порта Эцион-Гевер, у залива, на юг, на длину узкого моря, а затем разделяющихся: одна на восток, вдоль южного побережья Сабы… и вторая на запад, в обход южного берега Офира.

— Мы считаем, что по этому пути, — сказал он, указывая на западную линию, — они будут заходить в Египет на обратном, если не на начальном пути.

— А вторая дорога?

— Мы полагаем, что им нужно будет запастись провизией на пути вдоль нашего южного берега, прежде чем отправляться в Хидуш. Но у них финикийские навигаторы. Кто знает, как далеко и долго они могут плыть, не видя берега?

— Они не могут полностью обойти нас с моря, — сказала я, скрещивая руки и вновь удивляясь про себя тому, что я спокойна, как статуя, тогда как несколько часов кряду мои чувства были подобны дичайшему водовороту.

Или, возможно, все дело было в вине, которое я пила на пустой желудок.

— Привязанные к востоку корабли должны будут на определенном участке пути взять груз благовоний, — размышляла я. — Мир не сможет отказаться от нашего фимиама. И он тоже.

— Но что помешает Хадрамауту начать торговлю с ним напрямую? — спросил советник Абйада.

— Если корабли пойдут напрямую к Хадрамауту, Саба потеряет плату и сборы с каждого храма и оазиса сухопутного пути на север, — сказал Кхалкхариб. — От этого пострадают все жители Сабы.

— Именно это он и намеревается сделать, — сказал Инман. — Без затрат на дорогу по суше прибыль будет куда выше нынешней.

— Помимо этого Саба потеряет свою монополию на специи и рынок тканей Хидуша, и ей придется конкурировать со своими собственными царствами, — добавил Кхалкхариб. — Само существование этого флота угрожает объединению царств Сабы!

— Да, — сказала я тихо. — Я знаю.

Я подперла подбородок рукой, глядя на карту под громкое продолжение разговора.

— Есть еще Пунт…

— И ты предполагаешь, что его корабли пожелают делать там остановку.

— Забудь пока о кораблях. Мы можем на паромах отправить товары в Пунт, а оттуда — караванами до Египта.

Спаси свое царство.

— Египет не станет иметь с нами дело, они напрямую связаны с Соломоном, — сказала я, поднимая взгляд на того, кто озвучил последнее. Кхалкхариб.

— Но кто сказал, что он вообще готов вести с нами дела? Он начал свою авантюру, не послав нам ни письма, ни посольства, ни даров!

Но, так или иначе, нам придется поговорить. Не оттого, что я так велю, но потому, что так суждено.

Ниман покачал головой.

— Кхалкхариб прав. Дело идет к войне.

— Он будет вести с нами дела, — сказала я.

— Легче сказать, чем сделать! — Кхалкхариб замотал головой, словно я сказала неимоверную глупость. И в первый раз с тех пор, как я вошла в зал, мне захотелось отвесить ему пощечину.

— А что, если он не согласится? — спросил Ниман.

— Мы заставим его согласиться.

— Каким образом? — настаивал Кхалкхариб. — У нас нет рычагов давления. Он получает все выгоды и ничего не теряет. Так что нам делать — засыпать его пустыми словами или плакать, как дети? Нет. Мы ответим силой.

Пусть ты, как ты и сказала, не испытываешь нужды в товарах внешнего мира. Тем самым ты лишаешься его новшеств, и Саба окажется безнадежно отставшей, если не при твоей жизни, то при жизни будущих поколений.

— Мы должны позвать жреца и бросить жребий, — сказал Ниман.

— Жребий! — согласился Кхалкхариб.

Я покачала головой. Я никогда не видела трех стрел с пометками «Делать», «Не делать» и «Ждать». И не желала их видеть.

А потому поднялась на ноги.

— Советники! Вы быстро решились на войну. Но Саба не знала войны — настоящей войны — со дней правления моего деда. Наша поспешность лишь выкажет наше отчаянье, а не подарит нам время. Вы говорите о годах, которые готовы провести, пытаясь сплотиться с врагами царя со всех уголков континента. Вы собрались подкупать их дорогими дарами, в то время как наши караваны будут ходить без прибыли. Подобная война не повредит Соломону, на стороне которого армии Египта и Финикии. Она навредит лишь нам. Пусть сам фараон слаб, но Египет заполнен ливийскими наемниками. Царь Финикии стар. Но у них есть еда лишь благодаря Соломону. Он поставляет им медь и железо. В нас говорит гордость, но есть и другие способы преуспеть, помимо войны с тремя нациями. Когда дожди заполняют сухое русло, мы боремся с ними или используем эти воды себе во благо?

— Да, но то наши воды. А это не наши корабли.

Я подошла к середине стола.

— Ему хватило умения превратить финикийцев в свое оружие. Он хочет отрезать Сабу и напрямую вести дела с подчиненными ей царствами. На его месте я поступила бы точно так же.

Тишина.