– Голубая.

Длинный кивнул.

Брент лишь относительно недавно узнал, что использовать горящие стрелы в качестве сигналов отец и стрелок придумали еще в те времена, когда вместе грабили поезда и проворачивали другие темные дела. Одиночная голубая стрела служила своего рода маяком.

Похрустев зернышками, Стиви сплюнул черную кашицу.

– Глотай слюну, – приказал старик.

– Да, сэр. – Стиви, морщась, проглотил.

Несколько темных капель упали на бежевую рубаху.

Горящая стрела вспыхнула где-то в юго-западных горах, исчезла, снова появилась выше, пропала на мгновение, добралась до высшей точки и как будто остановилась.

В течение целых двух ударов сердца глаза всадников и лошадей сверкали багрянцем.

Тьма разлилась по равнине и накрыла Брента. Багряная стрела была сигналом, увидеть который ковбой никак не желал.

– Он убивает, – сказал за всех Штукарь.

На глазах Натаниэля Стромлера цирковой пес устроил целое представление: садился, катался по полу, «показывал пьяного», «разговаривал», «играл в карты» (поднимал лапы и глядел на них поочередно), «обмакивал печенье в чай» (непостижимо трудное для собаки движение) и «ходил американцем» (полз по ковру на животе, словно змея). Вскоре после окончания этого странного представления Бонито исчез в одном из коридоров, держа за руку роскошную мексиканку, рядом с которой выглядел как ее сын.

Четыре мексиканки, метиска, мулатка и женщина восточной наружности всячески пытались соблазнить высокого гринго и затащить его в комнату в катакомбах, но тот вежливо отвергал все предложения.

Вместо этого Натаниэль потягивал скотч и размышлял о создавшемся положении.

От раздумий его отвлекла потрясающе красивая женщина, чья внешность вобрала лучшие черты восточной, европейской и индейской рас. Загадочные глаза цвета оникса тонули в обрамлении пышных ресниц, острые навершия грудей норовили проткнуть пурпурный шелк халата каждый раз, когда вынесенная в шаге нога касалась пола.

Отвернувшись от завораживающей красоты, гринго уперся взглядом в стену с отвратительным портретом одноглазого мужчины.

– Каково ваше мнение о портрете? – прозвучал голос, начисто лишенный какого-либо акцента.

Слева от себя Натаниэль увидел одноглазого с портрета, но во плоти, заключенной в белый льняной костюм, розовую рубашку, перчатки ей в тон и итальянские туфли. Отсутствующий глаз скрывало опущенное веко, и белые волосы были зачесаны назад, открывая странно притягательное лицо.

– Центральный предмет картины передан до мельчайших деталей, – ответил Натаниэль, – но стены и скорпионы выглядят незаконченными.

– Ваша оценка верна – художник не довел работу до конца. – Человек с белыми волосами и одним глазом протянул руку в розовой перчатке. – Меня зовут Грис.

Щекочущий холодок пробежал по позвоночнику Натаниэля от затылка до копчика.

– Томас Уэстон. Buenas noches. – Гринго пожал предложенную руку и с восхищением отозвался о заведении и его работниках.

– Вы не против поговорить, пока ждете? – спросил хозяин.

Натаниэль понимал, что ему не остается ничего другого, как ответить согласием, а потому кивком указал на розовую кушетку напротив дивана.

– Позвольте угостить вас.

Грис с удобством разместился между атласными подушками.

– Выпьем, но угощение за мной.

– Я настаиваю.

– Предпочитаю не оставаться в долгу перед человеком, которого еще не знаю.

– Тогда мне придется отказаться от угощения по той же причине, – ответил Натаниэль.

– Понимаю. – Грис коснулся пальцем серебристой брови и пристально посмотрел на гринго. – Вы – друг Хуана Бонито. – Последнее заявление прозвучало без вопросительной интонации.

– Я познакомился с ним лишь недавно.

– Его слово много значит.

Перед Натаниэлем промелькнуло красное кимоно проворной барменши, и в левой руке Гриса появился крохотный стаканчик с портвейном, похожий на сделанный из хрусталя колокольчик.

– Какого рода дела вы ведете в Америке?

– Гостиничное предприятие, – коротко ответил Натаниэль, надеясь, что собеседник не станет вдаваться в детали.

– Успешное?

– Да.

Грис сделал глоток багрового напитка.

– Un sabor delicado[91]. – На испанском он говорил с европейским, а не центрально- или южноамериканским акцентом – А где родилась ваша супруга-мексиканка?

Вопрос был задан как бы невзначай, но Натаниэль словно очутился в зале суда.

– В Мехико.

– Приятно слышать, что видный американский предприниматель ценит латиноамериканских женщин. – Грис отсалютовал гостю стаканчиком и сделал еще глоток.

Разговор грозил перейти на опасные темы, и Натаниэль попытался увести его в сторону.

– Давно ли существует это заведение?

– В каком году броненосец «Мэн» взорвался вследствие некомпетентности экипажа?[92] – Лицо Гриса оставалось совершенно бесстрастным.

Откровенный намек испанца на событие, послужившее поводом для начала войны между Испанией и Америкой, лишь усилил беспокойство гринго.

– В тысяча восемьсот девяносто восьмом.

– В том же году открылось и мое заведение, – ответил, глазом не моргнув, владелец «Catacumbas».

Чем бы еще отвлечь его от потенциально опасной темы? Натаниэль напряженно думал.

– Не беспокойтесь. Я не считаю лично вас виновным в сокращении Испанской империи.

Натаниэль расслабился.

– Ценю вашу снисходительность. В то время я работал в мелочной лавке моей матери и к войне не имел ровным счетом никакого отношения.

– Мелочная лавка позволила собрать деньги на гостиничное предприятие? – Грис в очередной раз приложился к перевернутому колокольчику.

– С приобретением первой гостиницы мне помог дядя невесты, а ее успех позволил завести последующие, – объяснил Натаниэль, сознавая, что хорошей лжи не нужны такие подробности.

– Приличный заем на рискованный бизнес, процветающее предприятие, красавица-жена… – Грис поднял стаканчик. – Вы очень удачливый человек.