— Пусти, да!

В дверном проеме растопырился Глебыч, не пуская Рашида. Сзади маячили физиономии Лизы и Кости. Лиза выглядела смущенной.

— Из-за твоей несдержанности мы потеряли одного «объекта», — Иванов был зол — в голосе кипело раздражение. — Слава богу, второго взяли. Дай слово мужчины, что пальцем к нему не притронешься.

— Не буду я его трогать, — пообещал Рашид. — Что я, совсем баран, что ли...

— И теперь мы не в курсе — может, тот, что во дворе, был главным, а этот ничего не знает...

— Этот главный, — уверенно заявил Рашид. — Он все скажет.

— Откуда знаешь? — недоверчиво прищурился Иванов.

— Главный не идет во двор смотреть, кто приехал, — Рашид пожал плечами. — Главный сидит дома, посылает во двор «шестерку».

— Логично, — согласился Иванов. — Действительно, особенности менталитета... Ну, заходи.

— Что это? — Рашид, не глядя в сторону лежавшего на полу пленника, протиснулся к столу.

Да, вернемся к ноутбуку. Это была прямая трансляция с железнодорожного переезда, располагавшегося в северной оконечности города. Кто-то стоял с телефоном метрах в пятидесяти и снимал... У переезда сиротливо торчала женская фигурка, облаченная в медицинский белый халат.

— Земфира, — хрипло пробормотал Рашид, впившись взглядом в некачественную картинку.

— Лица не видно, — неуверенно заметил Иванов. — Качество картинки вообще аховое. Откуда...

— Что я, сестру свою не узнаю! — голос Рашида был переполнен тревогой. — Э, шакал, зачем вы ее там поставили?!

Рашид рванулся было к лежавшему на полу пленнику — мы с Петрушиным схватили его под руки и силком усадили на стул.

— Он в отключке, говорить не может, — пояснил Иванов. — Придет в себя — побеседуем...

В панораму вплыл двигающийся к переезду автобус. Женщина в белом начала махать рукой — автобус послушно сбавил скорость и начал притормаживать...

— Ой, бля-ааа... — тихо простонал Вася Крюков.

Остальные молчали, уставившись на экран, как завороженные...

В стремительно надвигающейся трагедии, предотвратить которую ты не в состоянии, всегда есть что-то такое, что заставляет смотреть, не отрываясь, как будто ты под гипнозом... Что мы сейчас можем сделать? Ровным счетом ничего. Отсюда до того переезда полчаса езды. Бежать, мчаться, лететь — бесполезно. Звонить или вопить в рацию — бессмысленно! Кому звонить?!

Автобус остановился. Женщина в белом халате неторопливо поднялась по ступенькам и скрылась в салоне. Камера вдруг качнулась вправо, показывая нам стену. Спустя секунду в панораме опять возник удаляющийся автобус — видимо, тот, кто снимал, спрятался за угол, а руку с камерой вытащил наружу...

— Нет... — прохрипел Рашид по-чеченски, отчаянно мотая головой. — Нет!!!

Автобус вдруг вспух, как надутый шарик, подпрыгнул на месте и сыпанул во все стороны стеклом и железным крошевом.

— Держите, — буркнул Иванов, кивнув на Рашида.

Мы с Петрушиным надавили абреку на плечи... Но, кажется, можно было обойтись и без этого. Рашид застыл, как изваяние, безумным взглядом уставившись в монитор, и тихо шептал по-чеченски:

— В белом... Вся в белом...

Когда мы покинули село, Абу позвонил по спутниковой трубе Шамилю и сообщил о случившемся. Говорить он начал на арабском, потом перешел на русский. Видимо, Шамиль его поправил. Он плохо знает арабский, Абу плохо знает чеченский, общаются на языке врага, который каждый знает хорошо, как и подобает настоящим воинам. Хороший воин должен знать язык врага, это аксиома.

Амир был раздражен. Пришлось подстраиваться под чеченца, хотя Шамиль и не простой чеченец. Акцент Абу сделал не на том, что расстрелял муфтия, а на отказе Шаамана Атабаева выполнить его приказ. А про муфтия сказал, что тот вел себя как самый настоящий гяур и едва не спровоцировал гражданскую войну местного значения. Если бы его вовремя не остановили, получился бы нешуточный бой с результатом как минимум в несколько десятков трупов, а то и больше. То есть нам пришлось поступить так в силу необходимости, чтобы решить проблему малой кровью.

По разговору я понял: Шамиль сказал Абу, чтобы он завтра приехал к нему где-нибудь к полудню. Амир возразил: завтра не могу, у меня срочные дела на равнине. Шамиль опять что-то сказал, Абу немного подумал, ответил: ладно, буду. Потом отключил трубу и в сердцах пробормотал:

— Мне решать... Кончено, мне решать! Я сам себе командир, как скажу, так и будет... Все, едем на базу!

Наша «база» — обычный горный аул с населением в несколько десятков семей. И то, семьи — это слишком громко (нормальная чеченская семья по численности, как правило, не меньше футбольной команды). В основном престарелые чабаны и дети. Федералам здесь ловить нечего, потому что средний возраст (самый интересный для них) практически отсутствует. Люди этого возраста либо на равнине деньги зарабатывают, либо в наших отрядах воюют.

Таких сел здесь три, расположены они неподалеку друг от друга. Мы на одном месте не сидим, постоянно мигрируем из села в село, везде у нас оборудованы места для комфортабельного проживания. Везде заплачено и везде нам рады. Мы для этих стариков и детей — деньги, хорошая еда и престиж в глазах других соплеменников. Но мигрируем мы не потому что нам деньги тратить некуда. Просто так нужно по соображениям безопасности. Шамиль, конечно, контролирует район, и при любой попытке федералов предпринять здесь хоть какие-то действия мы узнаем об этом первыми... Но у нашего амира есть свои соображения по данному вопросу. Он никому не доверяет и привык заботиться о себе сам лично. Такова специфика нашей работы...

Абу пребывал в дурном настроении. Опять Шамиль показал себя хозяином. Я здесь главный, ты — так себе, пришлый наемник. У нас назавтра в Аргуне были важные дела, там люди ждут, надо вопросы решать. Кроме того, туда завтра должен будет большой человек подъехать. Люди, ладно, подождут — это наши люди, а насчет большого человека нехорошо вышло. Пришлось звонить ему, переносить встречу на послезавтра. А это такой человек, что у него все расписано по минутам. Надо извиняться, оправдываться. Значит, нужно будет ему больше денег платить. Простая арифметика бизнеса: ты назначил встречу, если она отменяется по твоей вине, значит, ты несешь все расходы. Можно было бы, конечно, завтра не ехать, а заниматься делами. Шамиль ведь сказал: тебе решать. Но Абу прекрасно понимал, что такой деликатный вопрос надо решать при личном общении. Нельзя в таких делах оставлять недосказанность. А Шамиль не дал ему лазейки, хотя мог бы и пойти навстречу. Сказал бы: ладно, приезжай, когда с делами управишься, послезавтра или позже. Но он сказал конкретно: завтра, к полудню. То есть как бы намек кинул: не приедешь — пожалеешь...

Амир без аппетита поужинал и потребовал, чтобы ему привели Эльзу, ту самую невесту, у которой накануне был первый «брачный вечер». Халил было возразил: ее сейчас трогать нельзя, пусть немного заживет. У нас девок полно, выбирай любую... Абу на него прикрикнул: я что, в размерах уменьшился или внезапно чеченцем стал? Почему мне сегодня все указывают и поправляют меня? Давай, ведите невесту!