Дереку потребовалось не меньше минуты, чтобы расшифровать ее взгляд. Выходит, предыдущую служанку нанял ее муж.

— Я рад, что тебе удалось от нее отделаться, — сказал он. В его словах крылся некий намек, но он не позволил себе подчеркнуть его ни жестом, ни интонацией. — Возможно новая прислуга и впрямь облегчит тебе жизнь.

— Я тоже очень на это надеюсь, — тихо сказала Сабрина и подумала, что сейчас самое время сообщить ему об уходе мужа. — В любом случае, хуже не будет. Если, конечно у Ники не повторятся судороги… — Она замолчала, не закончив фразы. Все мысли о Николасе и о том, что Дерек вправе знать о его уходе, разом ее покинули. Вместо эттого перед ее мысленным взором предстала та ужасная ночь, когда у сына начались судороги и ей пришлось везти его в клинику.

Дерек молчал, преисполненный нежности и сочувствия.

— В последнее время… — она опустила голову и потерла виски, — мне стала приходить в голову крамольная мысль, что если врачи обнаружили у Ники какую-нибудь смертельную болезнь, то это было бы очень даже неплохо, поскольку решило бы все проблемы.

Она бросила на Дерека быстрый, как молния, взгляд.

— Временами мне хочется одного: держать Ники на руках, укачивать его, петь ему песенки — короче говоря, отбросить все мысли о его болезни и просто его любить. Но бывает и по-другому. Когда я, не выспавшись, поднимаюсь с постели с головной болью и ломотой во всем теле и иду к нему в комнату, мне вдруг представляется, что ночью с ним случилось нечто ужасное, он уже умер, очутился на небе и оставил меня наконец в покое. — Помолчав, она прошептала: — Видишь, до чего я дошла?

Дерека пронизала жалость к этой женщине. Он и прежде ее жалел — с первого дня их знакомства, но теперь это чувство сделалось еще более острым и всеобъемлющим. Он думал, что потерял в тюрьме всякую способность сочувствовать другим людям. Теперь же выяснялось, что с выводами он поторопился.

— Не надо так о себе говорить, — произнес он, нежно обхватывая ее за руку повыше локтя. — Любому на твоем месте могло прийти в голову что-то вроде этого.

— Но ведь это ужасно! — воскликнула Сабрина. — Выходит, я, мать, желаю смерти своему ребенку!

— Это заблуждение. Ты не желаешь смерти своему сыну. Наоборот, хочешь, чтобы он был жив и здоров. Но все дело в том, что он болен. Ты же, понимая специфику его болезни, как никто, временами впадаешь в отчаяние и задаешься вопросом — уж не лучше ли ему оказаться на небе, нежели влачить жалкое существование на земле.

— В своих снах, — сказала Сабрина, поднимая на Дерека мечтательный взгляд, — я вижу, как Ники смеется, дерется с мальчишками, играет в бейсбол. Я вижу, как он взрослеет, поступает в колледж, а потом в университет. Я вижу его счастливым, сильным человеком, даже лидером. Но потом я просыпаюсь и начинаю сознавать, что все это мне привиделось и в реальности ничего этого не будет. Никогда. — На глазах у нее заблестели слезы. — Никогда, понимаешь?

— Понимаю, — прошептал Дерек, потом, наклонившись к ней поближе, едва слышно сказал: — Я сейчас положу тебе руку на плечо. Если толстый Фрэнк начнет орать, не обращай внимания. — Дерек вытянул руку, обхватил Сабрину за плечи и прижал к себе. Не прошло и секунды, как Сабрина снова оказалась у него в объятиях.

Толстый Фрэнк молчал. Сабрина не двигалась.

Дерек зарылся лицом в ее волосы и стал вдыхать исходивший от них запах жасмина. Именно благодаря этому аромату последние несколько недель его преследовали самые невероятные эротические фантазии.

Сабрина догадывалась о возбуждении, которое он испытывал. Она держала руку у него на груди и чувствовала, как часто и сильно бьется его сердце. Впрочем, ее собственное сердце тоже колотилось как бешеное, и стук его эхом отдавался у нее в ушах. По этой причине она не могла понять, чье сердцебиение она ощущает — Дерека или свое собственное.

Дерек плотнее привлек ее к себе. Ему нравилось прикосновение ее груди — легкое, ненавязчивое, очень деликатное. А еще ему нравилось, когда они соприкасались бедрами. Он знал, что играет с огнем, но ему было наплевать.

Сабрина будто плыла вне времени и пространства. Минуту назад у нее на глазах были слезы, но теперь они высохли, и она даже не могла вспомнить, отчего она плакала, Дерек помог ей освободиться от тяжкого груза, который тянул ее к земле, и ей очень хотелось его за это поблагодарить. С другой стороны, сказать хотя бы слово в тот момент, когда они находились так близко друг от друга, казалось ей чуть ли не кощунством.

Дерек склонил голову и уже хотел было запечатлеть у нее на лбу поцелуй, как в этот момент раздался грозный крик охранника:

— Макгилл!

Дерек едва слышно выругался, тем не менее опустил руку с ее плеча и уселся на лавке прямо.

— Дерек! — взволнованно прошептала Сабрина. — Я никому еще не говорила того, что сегодня рассказала тебе.

Он уже догадался об этом по тому, как она торопливо выговаривала слова, а в промежутках жадно, будто ей трудно было дышать, втягивала в себя воздух. Правда, он никак не мог понять, почему она не рассказала об этом мужу, но спрашивать не стал. Ему вообще не хотелось лишний раз вспоминать о существовании Николаса Стоуна.

— Ты можешь доверить мне все свои тайны, — тихо сказал он. — Я пойму. Я хорошо знаю, что такое рухнувшие мечты.

— Твои мечты не рухнули, они лишь ждут до лучших времен. Скажи, Дерек, о чем ты мечтаешь?

— В данную минуту? Об ореховых трубочках из кондитерской миссис Филдс.

Сабрина улыбнулась. Подумать только: Дерек позволил себе пошутить! Это произошло впервые. Как говорится, прогресс был налицо.

— Я хотела бы узнать о твоих мечтах в более широком плане.

Дерек решил, что у Сабрины потрясающая улыбка. Чтобы увидеть ее вновь, он бы с радостью сделался хоть клоуном, но знал, что у него ничего не получится. Мечты у него тоже были невеселые и вряд ли бы смогли позабавить женщину.

— Я мечтаю об освобождении.

— А еще о чем?

— О мести.

Глаза Дерека в этот миг полыхнули таким зловещим огнем, что Сабрина невольно поежилась.

— Звучит жутковато.

Дерек пожал плечами. Он не хотел больше об этом говорить и вряд ли бы добавил к своему короткому заявлению хоть слово, если бы не заметил, что Сабрина основательно напугана.

— Беспокоиться не о чем, — сказал он, без особого, впрочем, миролюбия в голосе. — Это часть здешней ментальности. Заключенные только и делают, что строят планы мести своим врагам. Это дает им иллюзию власти над людьми и обстоятельствами. Но, по большому счету, это всего лишь игра.

— Толстый Фрэнк тоже играет в такие игры? Уж очень громко он орет…

— А как же! Я раздражаю его и других охранников тем, что слишком хорошо, по их мнению, раньше жил. По этой причине они всячески ко мне придираются и стараются прижать меня к ногтю. Парксвилл — их вотчина, и им кажется, что они контролируют здесь всех и каждого. — Помолчав и обдумав свои слова, он с мрачным видом произнес: — Впрочем, почему «кажется»? Они и вправду держат здесь все под контролем. А то обстоятельство, что они могут унизить меня, известного в прошлом тележурналиста, лишь поднимает их в собственных глазах.