понаслышке знает, как доставить истинное наслаждение мужчине вашего уровня.

Вероника была самой взрослой дамой из представленных. Я думаю, через год ей перевалит за третий десяток. Возиться со взрослым телом я точно не хотел. Меня интересовала подтянутая фигура, молочная кожа и упругие прелести. Я хотел, чтобы трогали не меня, я сам хотел трогать.

В комнате стало тихо. Все девушки замерли, кроме Ирины, та все еще топталась на месте. Администратор растянула рот в улыбке. Я силой удерживал взгляд на девушках, но он был таким же тяжелым, как пудовая гиря. Моя голова тянулась вниз. Рассматривая тела молодых девушек, я почувствовал, как у меня появилась легкая слабость. В трусах чувствовалась непривычная влажность.

Кэти была единственной девушкой, которой я не боялся. Она сама требовала защиты. На глаз она была моложе остальных и имела меньше опыта, так же, как и я. В горле застряло ее имя. Я никак не мог пересилить себя и попросить оставить нас с ней наедине. В голове вспыхивала жуткая картина — я без одежды.

В четырнадцать лет я впервые оказался в военкомате. Нас там выстроили в ряд и заставили раздется. Доктор рассматривал наши причиндалы, а потом просил нагнуться и раздвинуть булки. Тогда меня трясло так же сильно, как и сейчас. Мне хотелось закрыть себя руками, чтобы никто не глазел на моего дружка. А глаз было предостаточно, и я чувствовал, как все они смотрят только на меня. Все пялились и смеялись надо мной, только они не смеялись открыто, они смеялись у себя внутри. Я это видел по их глазам. Мое тело выглядело куда хуже их. Другие ребята были подтянутыми, высокими, и их хозяйство внушало большего уважения, чем мое.

— С кем вы хотите уединиться? — спросила администратор.

Я еще раз заставил себя пройтись глазами по всем девушкам.

— Кэти, — сказал я.

— У вас изысканный вкус, — отметила девушка в черном платье. — Ее нежные руки доставят вам море удовольствия.

Другие девушки заметно расстроились. Повесив головы, они строем, так же, как и вошли сюда, покинули комнату, чуть ли не маршируя и не запевая подбадривающую песню. Мы остались вдвоем с таджичкой, которая выдавала себя за покорную китаянку. Она подсела рядом ко мне.

— Позволь тебе помочь раздеться? — она протянула руки к моей болоньевой куртке.

Мне бросило в жар. Я повиновался и, расслабив руки, позволил ей стянуть с меня куртку.

— Ты знаешь, что здесь будет происходить? — спросила Кэти.

— Массаж, — дрожащим голосом ответил я.

В глотке было сухо.

— Да, массаж, — подтвердила Кэти.

Она сняла куртку и аккуратно, не спеша, повесила ее у двери. Достав из спрятанного в миниатюрной тумбе холодильника бутылку шампанского.

— Расслабимся? — поинтересовалась Кэти, вручив мне бутылку.

Я открывал игристое вино один раз в жизни. На Новый год. Старуха решила загадать желание и написала его на бумажке. Она приказала, когда куранты начнут бить двенадцать, быстро открыть бутылку. Пока она будет сжигать записку в пустом фужере, мне было необходимо успеть избавиться от пробки и налить ей шампанского, смешав его с пеплом. Но когда били куранты, я замешкался. Не удержал пробку в руках, она с грохотом вылетела в люстру и разбила один флакон. Мать орала как резаная, но, взяв себя в руки, стала отчитывать меня холодным голосом. Сожженную записку она выпила только в половине первого и весь год отчитывала меня, что я все испортил и поэтому ее жизнь кромешный ад. Под чутким контролем Кэти я все же смог открыть бутылку, хотя сильно нервничал и у меня тряслись руки.

— Чин-чин! — сказала Кэти и поднесла мне два пустых фужера, которые она также достала из маленького шкафчика.

Я налил спиртное. Подал один фужер таджичке, а другой оставил себе. Смотря на нее щенячьим взглядом, собрал губы бантиком, чтобы выпить. Кэти покачала головой. Скрестив наши руки, она поднесла свой фужер к моим губам, а сама потянулась к моему. Отпив, девушка чмокнула меня в щечку. Я почувствовал неловкость.

— Как ты хочешь? Массаж и релакс, или только массаж?

Я побоялся быть придурком, но все же выдавил из себя:

— Что такое релакс?

— Это когда тебе очень хорошо в конце.

— Хэппи энд?

— Да, хэппи энд, — подтвердила Кэти.

— Я хочу с хэппи эндом, — я выдавил из себя слова, словно они были не звуками, а шерстью, а я не человеком, а котиком.

— Это будет стоить семь тысяч. У такого большого мальчика есть наличные?

— Да, — ответил я.

— Надо заплатить сейчас, — тихо сказала Кэти.

— Мне нужна куртка, — я указал на дверь.

Кэти подлила мне еще шампанского и на носочках пошла за моей болоньевой курткой. Когда она мне ее вернула, я покопался во всех карманах, чтобы найти клубок из пятитысячных купюр. Я справился с поиском денег и протянул ей две бумажки. Она взяла деньги и молча покинула комнату, оставив меня сидеть с шампанским в обнимку с вонючей курткой. Я все еще не мог найти себе места. Шампанское немного расслабило голову, но тело было напряжено как жгут. Я чувствовал, что Антон с острова Пхи-пхи смотрит моими глазами и, кажется, он очень недоволен мной.

Тот самый брутальный мужик, который покорил не одну цыпу, сейчас сидел и смотрел моими глазами, смотрел на все, что вижу я, как на экран кинотеатра. Я не хотел позориться перед ним, поэтому, собрав волю в кулак, твердо решил максимально расслабиться и не думать о своем голом теле. Я попытался представить, что я и есть тот самый Антон из сна. Что на самом деле у меня тело не жирное и вонючее, а рельефное и упругое. Я зажмурил глаза, а когда открыл их, мой живот пропал и одежда вдруг стала болтаться на мне, как на вешалке. В комнату вернулась Кэти и протянула мне три тысячи рублей.

— Все готово, ковбой.

Она сняла с себя топ, освободив небольшую, но на вид упругую грудь. У нее были аккуратные сосочки гранатового цвета. Подтянув мое лицо к своей груди, она вжала меня в нее. Я выгнулся в спине. Покорная китаянка кивнула мне на душ и стянула с себя белые лосины. На ней остались одни стринги. Девушка было стройной. Изящные ноги и округлая попа. Я тоже скинул с себя свитер и потертые джинсы. На мне остались только старые семейки. Я немного замялся, но Кэти не подала виду и помогла спустить мои парашюты, которые висели почти до колен, а после скинула и свои стринги.

Мы оказались в душевой кабине. Она намылила пушистую мочалку и стала