— Да это же британский еретик, — сухо произнес Симон своим приятным голосом. — За форму — хвалю, но, как вижу, ты до сих пор не принял крест.

— Не беру чужого, разве что если попадется какая-нибудь принцесса. Или нечто подобное, — небрежно добавил я, передавая ему папское послание. — Мой господин Грегор Майнцский пожелал, чтобы вы увидели сей документ.

— Откуда он у тебя? — едва выдохнул пораженный Симон, когда узнал печать.

— Мой господин передал свиток мне, я просто выполняю приказ. Сам точно не знаю, о чем там идет речь, знаю только, что дож хотел сохранить содержание в тайне. Господин Грегор подумал, что вы лучше сумеете распорядиться документом, ведь вы барон, а он простой рыцарь.

Симон де Монфор часто моргал, читая гневное послание Папы, запрещающее нападать на Задар.

— Есть один важный момент. Если Грегор Майнцский раздобыл документ с тем, чтобы можно было предать его огласке, значит, можно предположить, что он открыто выступит со мной против взятия города?

Я кивнул, понимая, что никоим образом не имею права гарантировать подобное развитие событий.

Было ясно, почему этот момент столь важен для Симона: стоило Грегору Майнцскому совершить какой-то поступок, то по крайней мере половина воинов и большинство рыцарей сразу решали, что так и нужно поступать, независимо от мнения их собственных баронов.

— А как насчет остальных рыцарей империи? — не унимался Симон.

Он уже начал заглатывать наживку. Глаза его горели, как у одержимого какой-то идеей человека. Я быстро просчитал в уме все варианты и решил, что в данном случае надежнее всего прибегнуть к честности.

— У него нет официального права повелевать германцами, но все они относятся к нему с огромным уважением. Если он воздержится от участия в сражении, то, скорее всего, они последуют его примеру.

Навязчивая мысль все больше овладевала Симоном.

— Это все меняет. — Он бросил взгляд через плечо на свою многочисленную свиту из родственников и друзей, передав письмо аббату, вновь обернулся ко мне, едва сдерживая волнение. — Очень хорошо, мой маленький еретик. Дай мне время подумать до утра, и завтра я скажу свое слово Грегору. А пока держи язык за зубами. Письмо Святого отца пусть хранится у меня.

— Разумеется, мой господин, — сказал я и тут же недовольно заворчал, когда два охранника уронили меня на землю.

Боги, отвечавшие за время, благоволили ко мне сегодня. Я вернулся к себе и успел переодеться в задубевшую от морской воды одежду как раз перед приходом Лилианы и принцессы, которые наконец-то, ковыляя, покинули «Венеру». Грегор и Отто по-прежнему отсутствовали — вместе с оруженосцами выгуливали лошадей. Лилиана, увидев на моей рубахе следы морской соли, принялась энергично ее чистить. Впервые за последний год кто-то обо мне по-человечески позаботился. Мне это понравилось.

— Ты пропустила вот тут еще немного, — сказал я с надеждой, приподнимая рубаху.

Лилиана усмехнулась.

— Не знаю, что ты там затеял, но, видимо, это дело вернуло тебя обратно в ряды живых, — одобрительно заметила она.

— Что же ты там затеял? — спросила Джамиля строго, без тени одобрения. — Мне кажется, мы договорились, что ты не станешь ничего предпринимать самостоятельно…

— Я, госпожа, принял твой совет близко к сердцу и теперь действую сообща с лучшими из лучших.

Когда поздно вечером в шатер вернулись мужчины, то они решили, будто я весь день пробыл с женщинами. Последние, как и юный Ричард, не обмолвились ни словом, чтобы опровергнуть это впечатление. Я решил не обрабатывать Грегора до тех пор, пока не получу вестей от Симона де Монфора. У меня было подозрение, что выпадет только один шанс склонить Грегора к своему плану действий, поэтому хотелось быть совершенно точным в формулировках, прежде чем Грегор заподозрит, что у меня есть какой-то план.

Джамиля помогала Лилиане готовить вечернюю трапезу недалеко от шатра: походные кухни установить пока не успели. Как приятно было вновь оказаться на твердой земле — пусть даже эта твердая земля все еще ходила под ногами, как палуба. Простой ужин казался роскошным из-за того, что проходил в шатре, хотя пришлось довольствоваться твердыми сухарями и сушеной свининой, к которой ее высочество, кстати, даже не притронулась. В шатре, рассчитанном на пятерых, собралось семеро: Грегор, Отто, двое слуг-оруженосцев, две женщины и я. Странная, пестрая компания людей, имевших мало общего друг с другом, если не считать единодушной радости, с которой все покинули корабль. Поэтому и разговор за ужином в основном шел об этом: кто-то восторгался тем, что можно пользоваться настоящим туалетом, кто-то радовался запаху свежевскопанной земли и осенних листьев.

Я настолько привык приглядывать за Джамилей с утра до ночи, что невольно потащился за ней после ужина, когда она вызвалась помочь Лилиане помыть посуду.

— Ограничения в питании, госпожа? — язвительно спросила ее Лилиана, пока мы все вместе сбрасывали объедки с деревянных блюд в общую помойку.

Я слышал эти слова, но почти не обратил на них внимания, сосредоточенно глядя на холм, где располагался лагерь Симона де Монфора.

— Мусульманский обычай запрещает есть свинину, — ответила Джамиля.

— Думаю, дело тут не только в мусульманском обычае, — прошептала Лилиана.

Наступило молчание. Мне показалось, будто из лагеря Симона в нашу сторону движется огонек, но я ошибся. Становилось холодно. Облака, висевшие над горами, опустились к нам, и казалось, что пойдет дождь.

— Разве я в опасности? — прошептала за моей спиной Джамиля, стараясь казаться равнодушной.

— Ты в лагере, среди вооруженных крестоносцев, — сказала Лилиана, — поэтому придется ответить «да».

Кажется, на флагштоке Симона зажгли фонарь? Нет. Что ж, он, конечно, не станет оповещать о своем приходе, сделает все по-тихому. Погоди-ка… Кто это там? Никто, просто слуга. Женщины продолжали разговаривать, шепотом обмениваясь короткими фразами; единственное, что я четко расслышал, — это когда Лилиана произнесла: «…нападет вскоре на Задар…»

— О нет, дорогие мои, — пробормотал я, оборачиваясь к ним, и тоже перешел на шепот. — Мы не станем нападать на Задар. Я об этом побеспокоился. Так что можете обе размять ножки, пока есть возможность, ибо не пройдет и дня, как мы вернемся на корабль и возьмем курс на Египет.

Порадовавшись недоумению на их лицах, я подхватил блюда и направился к недавно вырытому колодцу, довольный самим собой. Только гораздо позже мне пришло в голову хорошенько задуматься над их разговором.

Утро следующего дня выдалось серое, зарядил дождь. Полностью обустроив лагерь, мужчины приступили к зловещим приготовлениям — точили копья, собирали булыжники для катапульт. Все знали, что грядет, и все, от пеших солдат до баронов, готовились к этому, хотя большинство из них либо ворчали по этому поводу, либо выражали полное недоумение. Я самодовольно радовался, что все они трудятся впустую и что вскоре откажутся от этого безумства, причем сами будут этому рады. Болтаясь без дела у шатра, я старался не слишком часто поглядывать на лагерь Симона и не показывать виду, что я чего-то жду.