Джамиля, следившая за мной, как коршун, вполголоса поинтересовалась, что я задумал. Моя беззаботность вызвала у нее подозрения.

— Ваше высочество, — прошептал я в ответ, — когда-то я способствовал, пусть и косвенно, тому, что мой народ попал под гнет наших соседей-завоевателей. Сегодня хочу помешать тому, чтобы это случилось с другим народом. Тем самым искуплю свою вину, совсем чуть-чуть.

— Значит ли это, что ты больше не должен пытаться себя убить? — спросила она.

— Вполне возможно, — нехотя ответил я в смущении оттого, что принцесса заговорила об этом. — Но не беспокойся, госпожа, даже если и не откажусь от этого намерения, то сначала верну тебя на родину.

Она пронзила меня острым взглядом.

— Если мое возвращение домой — это все, что удерживает тебя в этом мире, тогда я буду чувствовать себя обязанной отсрочить достижение твоей цели.

Вскоре после завтрака, когда моросящий дождь перешел в тяжелый туман, от городских ворот Задара к лагерю приблизилась торжественная процессия: мужчины, одетые исключительно в длинные белые туники, поверх которых были наброшены плащи, заколотые на груди огромными брошами. Таких длинных бород, как у них, я в жизни не видел. Шатры дожа располагались ближе ко входу в бухту, поэтому делегации пришлось пройти мимо всех палаток венецианцев и пересечь почти весь военный лагерь. На всем пути их сопровождали завороженные взгляды, росла толпа зевак, среди которых затесались и Грегор с Отто. Чтобы не потерять Грегора из виду, я тоже подошел к толпе, все еще дожидаясь весточки от Симона де Монфора.

Дож принял задарцев в своем шатре, не пригласив больше никого. Опущенный полог шатра защищал его обитателей от ноябрьского холода. Два германца и я шатались среди сотен, может, даже тысяч воинов, нетерпеливо надеясь, что разговор приведет к сдаче без боя. Многие, включая Грегора, поворачивались к востоку и вслух молились об этом. Меня давно подмывало махнуть на Отто рукой как на безнадежного кровожадного громилу, но на сей раз он тоже вроде бы надеялся, что вопрос разрешится без оружия. Я молчал и чуть не прыгал от нетерпения по жиденькой мокрой травке. Куда подевался Симон? Как подготовить Грегора, если неизвестно, к чему все-таки его готовить? Я нервничал оттого, что у меня назревал конфликт с тем, кого я плохо знал и кому не симпатизировал. Если Симон в самом ближайшем времени ничего не предпримет, то будет поздно.

Вскоре зазвучали фанфары, и Энрико Дандоло в окружении поводырей и охранников вывели из шатра, в котором остались одни задарцы. Вся свита проковыляла, словно стая уток, по небольшой открытой площадке к его личному шатру, который был гораздо больше, чем тот, где он принимал визитеров. Через секунду оттуда вылетела стая гонцов и понеслась вдоль берега, а потом вверх по склону, к палаткам командиров. Из шатра дожа донеслось нежное пение виолы, словно хозяину было наплевать на все на свете. Тем временем в шатре поменьше задарцы сбились в кучку и горестно молчали.

Тысячи воинов переминались с ноги на ногу, но не расходились. Всем было ясно, что происходит: задарцы предложили Дандоло свой город без боя, а тот разыгрывал из себя великого полководца. Он растягивал сладостные минуты дипломатической победы, заставляя посланников Задара томиться ожиданием в пустом шатре, пока он совещался в своих личных покоях с армейскими вожаками, в чьем одобрении, по сути, не нуждался и чье мнение его абсолютно не интересовало. Дандоло созвал их лишь для того, чтобы продлить унижение задарцев. Он затеял грубый сюрприз, как мне казалось, но это давало нам, тем, кто хотел спасти город, чуть больше времени, чтобы сорвать его замысел. Но где же Симон? Время шло быстро. Через несколько минут все закончится, и папская заповедь в руках Симона превратится в ничего не значащую подробность, потому что Задар успеет сдаться дожу.

Туман вновь перешел в дождь. Вскоре из всех уголков лагеря начали появляться командиры, откликнувшись на зов гонцов. Они быстро заполнили личный шатер Дандоло. Где же Симон? Я взглянул на Грегора, прикидывая, стоит ли признаться в содеянном, хотя вряд ли он помог бы спасти ситуацию. Он солдат и подчиняется приказам, а у меня никакого приказа при себе не было — я сам передал папский приказ в чужие руки.

Из шатра Дандоло начали доноситься победные возгласы и смех. Голос Дандоло звенел от самодовольного торжества, когда дож начал предлагать, как поделить богатства Задара сразу после капитуляции. Я мельком увидел посланников Задара в шатре поменьше. Прислушиваясь к голосу Дандоло, двое из них не выдержали и начали всхлипывать от унижения.

Наконец из самой дальней стороны лагеря к шатру дожа быстрым шагом направился Симон де Монфор, за ним следовала растущая с каждой секундой толпа высокопоставленных воинов. Симон улыбался. Я постарался напустить на себя небрежный вид. До сих пор мне не приходилось бывать в подобной ситуации: лично начав что-то, я затем не мог уже ничем управлять.

«Прошу тебя, Господи, — думал я, — умоляю, не дай Симону де Монфору испортить дело».

— Он идет вовсе не к Дандоло, — встревоженно сказал Грегор; меня тоже это немного обеспокоило.

— Почему он машет тебе, Грегор? — спросил Отто, не спускавший глаз с Симона.

— Понятия не имею, — пробормотал в ответ Грегор.

Теперь мне не удастся подготовить ни его, ни даже самого себя. Проклятье! Следовало бы получше присматривать за Симоном. Оставалось надеяться: он знает, что делает, и Грегор попадет в нужное русло.

— Ступай к нему, — прошептал я, когда Симон подошел совсем близко. — Он ждет.

Но Симон уже был перед нами.