Найти верный ответ гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Люди долгие годы пытались это сделать. Одни исследования целиком и полностью встают на сторону музыки, при этом другие оценивают оказываемый ею эффект более скромно — или вообще скептически относятся к эффекту дальнего переноса. Кому же верить?

Начнем с того, что мы уже знаем и что не подлежит обсуждению. И с того, что находится к музыке ближе всего. Мы рассмотрим, как занятия музыкой укрепляют нашу способность обрабатывать звуковые сигналы, информацию и в особенности речь.

Дети, которые учились музыке, лучше остальных выполняют различные задания, связанные с прослушиванием аудио. Потому говорят, что они лучше умеют слушать. Так как такие дети хорошо умеют сосредотачиваться на звуках, которые слышат, возможно, они лучше и точнее обрабатывают звуки языка и голоса. Например, тоньше чувствуют малейшие колебания высоты тона. Им легче различать звуки речи, узнавать голоса и выражаемые ими эмоции, да и в целом им легче отделить речь от шума — работает так называемый эффект коктейльной вечеринки. Способность выделить в сложном мире звуков отдельные объекты или источники звука вовлекает в работу не только слуховые системы мозга, но также моторные и визуальные сигналы. Они важны для того, чтобы отличить нужный голос (тот, который нам интересен) от фонового шума. Благодаря множеству очевидных причин у музыкантов это получается лучше. Их слуховой аппарат лучше натренирован и тоньше настроен, кроме того, им проще фокусироваться на отдельных звуках и отфильтровывать лишний шум. Неудивительно, что особенно хорошо это удается дирижерам. Ведь они обычно занимаются тем, что сосредоточенно слушают и выверяют игру отдельных музыкантов — и это при невероятной сложности звуковой картины, которую создает большой оркестр. Такая работа, мягко говоря, требует больших усилий. Кроме того, доказано, что с возрастом музыканты не теряют потрясающую способность слышать отдельные голоса в шумной обстановке.

Исследовательская группа под руководством Крауса (2014) приобщила к занятиям в музыкальной школе детей из бедных районов Лос-Анджелеса, выбранных случайным образом. Через год исследователи измерили положительный нейрофизиологический эффект, оказанный занятиями на способность этих детей узнавать взрывные согласные звуки, и сравнили результаты с данными контрольной группы. Взрывными называют звуки, при произнесении которых воздушный поток полностью останавливается либо между голосовыми связками, либо в ротовой полости (например, [к], [т], [д]). Они помогают услышать, где заканчивается одно слово и начинается другое: например, в предложении «Ты должен позаниматься на пианино» [т], [д], [п] — взрывные согласные. Способность распознавать их тесно связана с чтением и вообще с речевой функцией. Она пригодится и при изучении нового языка. Слова на неизвестном языке кажутся нам длинной цепочкой звуков, и мы не можем понять, где заканчивается одно слово и начинается другое. Изучая язык, мы постепенно начинаем отчетливо слышать взрывные согласные. Это сугубо индивидуальная способность, не зависящая от того, в каком возрасте мы начали заниматься музыкой. Исследования показали, что музыка влияет на способность распознавать взрывные согласные, даже если испытуемый не учился музыке до 14‒15 лет.

Как уже было сказано, язык и музыка имеют много общего и во многом дополняют друг друга. Язык точнее передает данные об окружающем мире, а музыка — эмоциональную информацию. Музыка также способна объединить людей и пробудить в них какие-то чувства. Не важно, слышим мы речь или музыку, — мозг по большей части обрабатывает звуковую картину одинаково. Структуру, или форму и музыки, и речи обрабатывает один и тот же отдел мозга — зона Брока в левой лобной доле.

И у языка, и у музыки есть мелодия. Существует понятие речевой мелодии (просодии), и иногда она может рассказать больше, чем слова и предложения. На этом строит свою игру ирония: слова сами по себе означают одно, а речевая мелодия указывает совсем на другое. Ряд исследований доказал, что музыканты в целом лучше распознают подтекст речевой мелодии, а потому точнее распознают эмоциональное состояние собеседника. Например, исследовательская группа под руководством Стрейта (2009) изучала, как люди с музыкальным образованием и без анализируют аудиозаписи плача младенцев. Испытуемые должны были прослушать их и догадаться, голоден младенец, нужно ему сменить памперс или же у него возникли другие потребности. По результатам музыканты давали верные ответы чаще, чем немузыканты. Эту информацию подтверждают зафиксированные нейрофизиологические ответы от ствола головного мозга музыкантов. Эти люди больше, чем другие испытуемые, реагируют на «содержательную» (спектрально более сложную) составляющую плача. В результате музыканты лучше распознают мелодию детского плача и имеющуюся в нем информацию.

А что насчет самих детей? Возможно ли измерить языковые способности и в конце концов выяснить, что более способными окажутся дети с музыкальным образованием? Этот вопрос рассматривался в целом ряде исследований. Во время одного из первых (Хасслер, 1985) детей в возрасте от 9 до 14 лет разделили на три группы, исходя из их музыкальных способностей. Первая группа состояла из детей, обучающихся музыке и умеющих сочинять ее и импровизировать. Во второй были дети, которые учились музыке, но не умели ни сочинять, ни импровизировать. Дети из третьей группы совсем не занимались музыкой. В самом начале и во время контрольных тестов два года спустя группа детей, обладающих композиторскими и импровизационными навыками, выполняла языковые задания лучше, чем остальные две группы.

Другие исследования показали, что занимающиеся музыкой дети активнее в социальном плане и более способны к эмпатии — однако по прошествии лет теряют это преимущество. Сложно сделать вывод, что именно вызывает данный эффект — личные качества самих детей (тех, кто начинает заниматься музыкой), свойства программы (например, педагогические) или же сама музыка. Эффект, касающийся языковых навыков, напротив, сохраняется. В исследовании команды ученых под руководством Уайта и Швоха (2013) принимали участие люди, игравшие на музыкальном инструменте только в детстве. На момент проведения исследования в среднем прошло 40 лет с тех пор, когда они играли в последний раз, — однако им было по-прежнему проще понимать речь в шумной обстановке, чем тем, кто никогда не играл на музыкальном инструменте!

Нейропсихолог профессор Анируддх Патель высказал гипотезу, согласно которой занятия музыкой способствуют улучшению языковых способностей. Он назвал ее OPERA — по первым буквам следующих слов. Overlap (совпадение) — совпадают отделы мозга, участвующие в анализе музыки и речи. Precision (точность) — музыка предъявляет более высокие требования к точности анализа, чем речь. Emotion (эмоция) — музыка вызывает яркие эмоции. Repetition (повторение) — активность регулярно повторяется. И наконец, attention (внимание) — музыка предполагает высокую степень сосредоточенности. По мнению Пателя, языковые способности музыкантов улучшает целый ряд различных механизмов. Он акцентирует внимание на том, что нейронные сети мозга, обрабатывающие музыку и речь, во многом совпадают. И музыка прекрасно их тренирует, поскольку предъявляет к точности более высокие требования, чем речь. К тому же музыка в значительной степени увеличивает активность эмоциональных центров и стимулирует их работу. По мнению Пателя, это объясняет, почему у музыкантов в целом лучше вербальные способности, шире словарный запас, лучше развиты вербальный интеллект и вербальная память, а также почему детям и взрослым, имеющим музыкальное образование, легче учить иностранный язык — и слова, и их произношение.