В сердцах детей расцвели радость и торжество. Как просто оказалось одержать верх над глупым Глубинным Народом! Легкое добродушное презрение к народу Морелэнда, который так боялся и ненавидел этих тупых великанов, пронеслось в сознании детей. Вот уже пятьдесят или шестьдесят врагов со скованными ногами! Это же легче легкого…

Приятные размышления удержали нашу четверку на месте. Торжествуя, что исполнили долг, они забыли о другом своем долге и стояли, радуясь победе, хотя по правилам им следовало бы поспешить обратно в арсенал за новым оружием.

Оплошность оказалась роковой. Пока дети стояли, упиваясь своим умом и смелостью, ликуя при виде тщетного гнева врага, что-то тонкое, похожее на веревку, растянулось вокруг них. Их ноги запутались в этой веревке, пальцы тоже. Веревка щипала их за уши и расплющивала носы, прижимала локти к туловищу и спутывала ноги. Охраняемый Омарами дверной проем как будто стал удаляться. Вот он все дальше и дальше… Дети повернули головы; они против своей воли двигались вслед за отступающим врагом.

– О, почему мы не послушались принцессу? – выдохнула Кэти. – Что-то случилось!

– Так я и думал, – сказал Бернард. – Нас поймали… в сеть.

Да, их поймали. И высокий пехотинец Глубинного Народа тащил их прочь из Морелэнда так же быстро и легко, как бегущий ребенок несет воздушный шар, пойманный за веревочку.

Те из нас, кому не посчастливилось угодить в сеть при исполнении воинского долга и быть утащенным врагом, словно беспомощно парящий воздушный шарик, смогут понять ощущения четырех детей, с которыми произошла эта ужасная катастрофа.

Сеть из скрученных волокнистых нитей морских водорослей оказалась очень прочной. Все попытки порвать ее были тщетны, и, к сожалению, детям нечем было ее разрезать. У них не было даже устричных раковин, чьи зазубренные края могли бы чем-то помочь или, по крайней мере, послужить оружием. Дети попали в очень неудобное положение и, как выразилась Кэти, «перепутались руками и ногами». Было очень трудно и мучительно разобраться, где же твои собственные руки и ноги, а где чужие, не сделав друг другу больно.

– Давайте действовать по очереди, – сказала Мавис после нескольких минут тяжелой и безуспешной борьбы. – Сначала Фрэнс. Давай, Фрэнс, посмотри, не сможешь ли ты сесть на кусочек сети, на котором нет нас. А потом попробует Кэти.

Отличный совет. Все четверо ему последовали, и оказалось, что они могут сидеть бок о бок на, так сказать, «полу» сети; вот только сжимающиеся сетчатые «стены» имели тенденцию рывком подбрасывать человека вверх, если тот не соблюдал крайнюю осторожность.

К тому времени, как все расселись и смогли свободно оглядываться по сторонам, мир изменился. Во-первых, он стал гораздо темнее, то есть темнее сам по себе, хотя та его часть, где находились дети, была гораздо светлее моря там, где они угодили в сеть. Довольно любопытная сцена – все равно что смотреть на ночной Лондон с вершины собора Святого Павла. Мимо проносились какие-то яркие предметы вроде трамваев или омнибусов, а огоньки поменьше, вроде фар такси и экипажей, здесь и там освещали черноту; в тех местах, где огоньков скапливалось очень много, темнота исчезала в ослепительном серебристом свете.

Ряды круглых огней походили на иллюминаторы больших кораблей. Один такой «корабль» стремительно приближался к детям, и у Кэти мелькнула дикая мысль, что, возможно, когда лайнеры тонут, они продолжают жить и двигаться под водой, как живут и двигаются ее сестра, братья и она сама. Может, и так. Во всяком случае, это оказался не корабль: когда объект приблизился, стала видна гигантская рыба, вдоль огромных боков которой тянулись ряды фосфоресцирующих огней. Проплывая мимо, рыба открыла пасть, и дети на мгновение закрыли глаза, решив, что им конец. Когда они их вновь открыли, громадная рыбина была уже далеко, но Кэти плакала.

– Лучше бы мы сюда не приходили, – сказала она, и остальные невольно почувствовали, что в чем-то она права.

Они, как могли, утешали ее и себя, изображая странную полууверенность, что все закончится хорошо. Как я уже говорила, есть такие ужасы, что если вы осмелитесь взглянуть им в лицо, то сначала просто в них не поверите. Простейшая идея идеальной справедливости, живущая в глубине души каждого из нас, не позволяла допустить, что детей, которые благородно защищали своих друзей – морской народ (а все невольно чувствовали, что поступали благородно), ждет кошмарный конец. Когда Бернард заговорил о превратностях войны, он сделал это как-то неубедительно, и Фрэнсис велел ему заткнуться.

– Но что же нам делать? – в двадцатый раз всхлипнула Кэти.

А пехотинец все двигался вперед, волоча за собой жуткую сеть.

– Нажать на наши жемчужные пуговицы, – с надеждой предложил Фрэнсис. – Тогда мы станем невидимыми, неосязаемыми и сможем сбежать.

Он нащупал шарик, похожий на жемчужину.

– Нет, нет! – Бернард схватил его за руку. – Как ты не понимаешь? Эдак мы, чего доброго, навсегда застрянем в сети. Если враги перестанут нас видеть и чувствовать наш вес, они решат, что сеть пуста, и тогда повесят ее на крючок или уберут в ящик.

– И забудут о ней на годы. Понятно, – кивнула Кэти.

– Но мы сможем расстегнуть пуговицы в ту же минуту, как только окажемся там. Ведь верно? – спросила Мавис.

– Да, конечно, – сказал Бернард.

Но на самом деле они не смогли.

Пехотинец, пройдя по улицам между громадных скалистых дворцов, миновал колоссальную арку и, наконец, оказался в зале размером с собор Святого Павла и Вестминстерское аббатство вместе взятые.

Множество глубинных людей, сидевших на каменных скамьях вокруг грубых столов и поглощавших странную светящуюся пищу, поднялись и закричали:

– Какие новости?

– Четверо пленных, – ответил пехотинец.

– Да они из Верхнего Народа, – заметил полковник. – Таких приказано доставлять прямиком королеве.

Глубинный человек прошел в конец зала и поднялся по длинной широкой лестнице, сделанной из чего-то настолько зеленого и прозрачного, что это могло быть стеклом или изумрудом. Стеклом – вряд ли, потому что как можно сделать стекло в море? Под лестницей горели огни: они сияли сквозь зеленые прозрачные ступени так ясно и красиво, что Фрэнсис мечтательно сказал:

И совершенно неожиданно в сетке стало гораздо теснее, и детей со слезами облегчения и радости обняла принцесса Фрейя – их собственная морская принцесса.

– Ой, я не хотел… Дорогая принцесса, я не хотел! – воскликнул Фрэнсис. – Это из-за изумрудных ступеней я подумал о прозрачной прохладе.