Стасик всегда оказывался прав, за что я его иногда готова была задушить. Даже в случае с тетей Светой оказался прав.

Еда в следующую неделю стала отвратительной. Даже я – всеядная и вечно голодная – не могла доесть картофельную запеканку. На кухне хозяйничала Люська.

– А где тетя Света? – спросила я.

– Заболела. Что, человек заболеть не может? Она тоже не железная! – рявкнула Люська, и я от испуга уронила стакан.

– Все, иди отсюда. Хватит сюда шлендрать! – накричала на меня Люська. – Привадилась, как кошка блохастая. Прикормили и не выгонишь.

Я ушла из кухни. Хотела сорвать фартук и косынку и бросить их Люське, но в последний момент не стала. Решила оставить все себе. Тетя Света не станет отбирать у меня фартук. А если она не вернется и Люська потребует фартук назад, я совру, что дома оставила или порвала. Я испугалась: а что, если тетя Света не вернется? Если мои счастливые дежурства на кухне закончились? Неужели все люди только кажутся добрыми, а на самом деле злые? А тот, кто кажется злым, на самом деле добрый? Я ведь думала, что Люська добрая и я ей нравлюсь. А получилось, что она меня презирает, как и Елена Ивановна.

Зинаида Петровна тоже казалась доброй, безобидной. Но она начала меняться. Если Елена Ивановна плела нам косы так туго, что потом голова полдня болела, то у Зинаиды Петровны оказались более изощренные методы. Она добивалась идеального пробора, заплетая девочкам по две косички. От нее уже все шарахались. Видимо, ей сделала замечание заведующая, и Зинаида Петровна упражнялась в плетении кос не на куклах, а на нас. У нее была специальная расческа с тонкой ручкой, острой на конце – ею она делала пробор. Зинаида Петровна проводила по голове так, что оставался красный след. И ладно бы один раз. Воспитательница вонзала ручку от расчески в голову и чертила линию по затылку. Это, знаете ли, больно. Очень. Почему она не могла заплести одну косу и не мучить нас проборами, не знаю. И тогда я поняла, что она тоже ненавидит детей. Когда с проверкой приходила заведующая, Зинаида Петровна сюсюкала и называла нас умничками и красотулечками. Иногда мне казалось, что она даже хуже Елены Ивановны. Та хоть открыто нас ненавидела, а Зинаида Петровна исподтишка.

– Тетя Света скоро вернется, – спокойно заметил Стасик, глядя, как я пытаюсь оторвать голову плюшевому медведю.

– Откуда ты знаешь? – Я взяла ножницы и решила разрезать игрушку на мелкие части, не думая о том, что мне за это будет от воспитательницы.

– Если разрезать по шву, получится быстрее, – посоветовал Стасик. – И, кстати, внутри там ничего нет. Просто вата, но не вата. Не знаю, как называется.

Последовав совету друга, я распорола медведя и не успокоилась, пока не вытащила из него последний клочок наполнителя.

– Кукол разбирать интереснее. – Стасик не уходил, а наблюдал за моими действиями. – У них можно глаза вынуть. И волосы пришиты изнутри. А если кукла говорит, то у нее внутри есть специальный механизм. Коробочка такая. Но самые интересные те, которые сами ходят. Только я такую куклу не разбирал.

– Откуда ты знаешь, что тетя Света вернется? – спросила я. – Откуда ты вообще про нее знаешь?

Стасик пожал плечами и потерял интерес к разговору.

Тогда-то я и решила что-нибудь сделать с Люськой и Зинаидой Петровной. Не могла придумать, что именно, но терпеть и ждать я научилась еще в младшей группе детского сада. Так что в последующие дни мне было чем заняться – обдумывать план мести. Но ни один меня не устраивал. Подложить горчицу в суп? Показать заведующей красную полосу на своей голове, образовавшуюся в результате регулярных упражнений воспитательницы в достижении идеально ровного пробора? Нужно было действовать наверняка, как получилось с Еленой Ивановной. А до «наверняка» я додуматься никак не могла. Стасик, с которым я поделилась своими планами, не заинтересовался моими рассуждениями.

– Тебе что, нравится Зинаида Петровна? – спросила я его.

– Кто? – переспросил Стасик.

– Ты что? Совсем уже? Не заметил, что у нас новая воспитательница? Елену Ивановну уволили, из-за меня!

Как же я хотела наорать на Стасика в тот момент. Ну что творится у него в голове?

– Ты же заметил, что тетя Света… что она… в общем, что ее пока нет! – не отставала я.

– Естественно. Изменился вкус еды. Соли стало больше. Я не люблю, когда пересолено. А лука в супе меньше. И морковки меньше. Тетя Света так не готовит. И картошку она по-другому режет. Как я мог не заметить?

– А то, что Елена Ивановна на тебя больше не орет и не заставляет делать дурацкие аппликации, не заметил?

– Да, заметил, но не думал об этом.

А я думала. И много. Зинаида Петровна вдруг стала меняться. И не в лучшую сторону. Может, мы ей надоели. Может, она поняла, что не хочет работать воспитательницей. Или у нее что-то случилось в личной жизни. Наверное, она замуж хотела, а ее никто не брал. Как Люську.

Люська очень хотела замуж, но все женихи пропадали, стоило ей размечтаться о свадебном платье. На кухне я слышала, как она жалуется тете Свете на свою несчастную судьбу. Думала, что на ней лежит проклятие, и хотела поехать в деревню, где жила какая-то бабка-гадалка, чтобы снять «венец безбрачия». Тетя Света хохотала, Люська обижалась.

– Тебя замуж никто не берет, потому что ты дура и дурой останешься! – твердила тетя Света.

– Это еще почему? – возмущалась Люська.

– Потому что ты неряха и ничего делать не умеешь. Вот последний твой кавалер почему от тебя сбежал? Потому что ты готовить не хотела.

– Мне и здесь кастрюль хватает. Не хватало, чтобы я еще дома у плиты стояла. Видеть все это не могу. Лучше бы в ПТУ на парикмахера пошла. Работала бы сейчас в парикмахерской. В фартуке красивом стояла. В мужском зале. Может, и замуж бы быстрее вышла. За клиента какого-нибудь.

– Ну да, стояла бы. И мыла мужикам их грязные головы. С перхотью, лишаями и залысинами, – хохотала тетя Света.

Но Люська не оставляла попыток найти свое женское счастье. Когда счастье не находилось, она становилась злой. Если честно, я не понимала, зачем обязательно иметь мужа и почему обязательно нужно выходить замуж. Вот зачем папа ребенку, я знала – чтобы не дразнили, не смотрели как на ущербного или неполноценного. А если нет детей, то зачем? У тети Светы не имелось никакого мужа, и она не собиралась никого заводить. У тети Розы тоже мужа не было. А эти две женщины мне очень нравились. Я считала их самыми лучшими на свете. Так что я решила, что тоже не стану искать себе мужа, чтобы не превращаться в Люську. А буду такой, как тетя Света и тетя Роза. Вот Игорь Левашов с пятидневки говорил, что, когда вырастет, поженится на мне, потому что он меня любит. Но я не хотела, чтобы моим мужем был Игорь. Вот на Стасика я еще, может быть, согласилась. Он меня понимал. Если бы у нас были дети, мы бы не отдали их в детский сад. Ни за что. Мы бы их сами воспитывали. Стасик учил бы их решать примеры, а я плела бы им красивые косы. И у меня бы получалось точно лучше, чем у Зинаиды Петровны. Но, если честно, детей я не хотела. Не мечтала, как Ленка со Светкой, сколько у меня их будет и как я их назову. Хотя бабушкой я очень хотела стать. Но пока не очень понимала, можно ли считаться бабушкой ребенку, если нет детей? Наверное, нет. Если бы я была бабушкой, я бы защищала своего внука или внучку от всех воспитательниц на свете. И я бы научилась готовить, как тетя Света, печь торты и печенья, чтобы им было вкусно. Чтобы они никогда не ходили в сторожку к тете Розе ради баранок и кружки чая.