что солнце уже село. Но я заметила это не сразу, поскольку мы оказались в разливанном море огней. Мы прошли несколько кварталов, двигаясь в толпе настолько плотной, что казалось, будто мы вернулись в Пекин. Потом Ма-Ма подвела меня к основанию ствола самого большого, самого яркого дерева, какое я только видела в своей жизни. Дерево было окружено зданиями, идеальные силуэты которых вырисовывались на фоне вечернего неба. Как и все ему подобные, это дерево было увешано гирляндами, шарами и всевозможными фигурками. Одни светились изнутри, как хэллоуинские украшения, другие были усыпаны блестками, третьи сияли только за счет собственной яркой окраски. Я подошла к одному из украшений, золотому шару, такому сверкающему и огромному, что в нем целиком отразилось мое лицо. Глаза моего отражения сверкнули мне в ответ искрой, которую я носила в своем существе до самого конца вечера.

Ма-Ма еще много чего хотела мне показать и повела меня на широкие улицы с табличками, которые сообщили нам, что мы находимся на Пятой авеню. Это была самая чистая и красивая улица из всех, что я видела в Мэй-Го. Витрины магазинов были просторными и высокими, у дверей стояли мужчины в костюмах – в основном белые, несколько чернокожих, но ни одного китайца. Мы остановились посреди толпы прохожих, любуясь витриной магазина, которую украшали светящиеся гирлянды. Перемигиваясь и вспыхивая, эти огни сообщали, что вот-вот начнется шоу. Я затаила дыхание и ждала, вцепившись в руку Ма-Ма. Краем глаза поймала ее улыбку, когда зазвучала музыка, заполнив всю улицу. Поначалу едва-едва, а потом вдруг все разом загорались новые огни, один огонек рождал другой, тот – третий, и вот они уже расползлись по всему зданию, и каждая лампочка танцевала в такт музыке. И хотя никогда раньше я не слышала этой мелодии, вскоре мы с Ма-Ма уже начали двигаться вместе с покачивавшейся толпой, мягко подрагивая в такт музыке, ощущая вибрировавшую в нас радость. Весь мир танцевал – и мы танцевали. Мы снова обменялись улыбками, и я не могла понять, как так получилось – при всех байках о мощенной золотом Мэй-Го и опасной Мэй-Го, – что никто в Китае не знал об огнях Америки, о том, что они настолько великолепны, что могут остановить нас прямо посреди улицы, посреди нашей жизни и наших забот, посреди толпы незнакомцев, живущих своей жизнью, – все лишь для того, чтобы наполнить музыкой и надеждой.

Оглядываясь назад, я теперь понимаю, что это был тот самый момент, когда я влюбилась в Америку. Это был первый раз, когда я увидела красоту и блеск этой страны и на самом‑то деле города Нью-Йорка – хотя в то время для меня страна и город значили одно и то же. Огни и радость в толпе в тот вечер показали мне все, чем этот город был и чем мог одарить: лицо Америки, совершенно иное, нежели то, которое мы успели узнать. Наконец‑то имя Прекрасной страны обрело для меня смысл.

Посреди толпы незнакомцев, в чьих глазах отражались огни всех зданий вокруг, мы продолжали шагать вперед, а освещенные фигуры людей и животных в витринах магазинов танцевали и смеялись. Мы с Ма-Ма наткнулись на улицу, на левой стороне которой был фонтан. Справа стояло здание со множеством флагов на фасаде. Прошли через территорию, заросшую деревьями и зеленью, – я и не знала, что в Америке такие есть. Вдоль края этой территории выстроились лошади: белые, черные, в яблоках – все в красных головных уборах, гармонировавших по цвету с упряжью и бархатной обивкой сидений экипажей. Я не отводила глаз от лошадей, пока Ма-Ма не затащила меня в большое здание, у дверей которого стоял очередной серьезный мужчина в костюме.

Магазин был огромным и ярко освещенным. Приветствуя нас, в центре на троне восседал толстый старый Санта-Клаус, а на коленях у него сидел маленький мальчик. У мальчика были прилизанные волосенки и глаза, в которых возбуждение мешалось со страхом. Недалеко от Санты начиналась очередь из радостных детей и утомленных взрослых, которая змеей вилась по магазину.

Я потащила Ма-Ма прочь от очереди, слишком стесняясь приблизиться к этому огромному белому мужчине. Держась за нее одной рукой, я шла вперед, ряд за рядом, протягивая другую руку и прикасаясь к мягкому и пушистому, нажимая на пластиковое и звучащее, встряхивая одно и хватая другое. Столько игрушек я не видела ни разу с тех пор, как мы сели на самолет в Пекине. Я была странницей, которая, добредя до границы пустыни, могла, наконец, позволить себе признать жажду, томившую ее месяцами.

Когда многоцветье торговых рядов сменилось лестницей, я, не медля ни секунды, стала подниматься по ней. Ма-Ма шла за мной по пятам. На лестничной площадке от увиденного у меня перехватило дыхание, которое и так уже было учащенным от возбуждения. Передо мной протянулась гигантская клавиатура, занимавшая целый отдел зала. Я видела ее по телевизору всего пару недель назад, и тогда на ней танцевал белый мужчина, создавая собственную музыку. При виде этого я невольно встала и придвинулась к нашему маленькому телевизору поближе, так близко, что экран затуманился от моего горячего дыхания в холодной комнате.

Но здесь, сейчас между мной и гигантским роялем не было никакого тумана. Он был тут, совсем рядом, и я могла танцевать и играть на нем – совершенно бесплатно. Мне даже не верилось. Когда я подошла, по клавиатуре уже топали несколько детей, в основном белых. Я подалась назад, опасаясь помешать им. Посмотрела на Ма-Ма, которая стояла у лестничной площадки.

– Ни цюй я[63], – подбодрила она меня.

Я снова пошла вперед, с каждым шагом чуть увереннее, и к тому времени как добралась до клавиш, дальнейший маршрут уже сложился у меня в голове: я прыгала с белой клавиши на черную, а потом обратно – искусство игры возвращалось ко мне вместе с громкими нотами. Это была моя собственная мелодия, и, закрыв глаза, я возвращалась в то время, когда мне даже в голову не приходило сомневаться, место ли мне там. Я снова видела себя в нашем дворе, где пела и танцевала перед полукругом очарованных зрителей, не тревожась и не опасаясь, что пою мимо нот, танцую не в такт или выступаю вне очереди. Та маленькая сцена принадлежала мне – как сейчас принадлежала эта.

Когда мы уходили из магазина, я не стала спрашивать Ма-Ма, можно ли купить мне игрушку. Я вернула себе маленький кусочек своей прежней жизни, своего прежнего «я». Мое сердце теплилось ровным светом, когда мы