после того, как я совершила очень плохой поступок. Я принесла бродячую кошку, которую подобрала у двери на улице, и спрятала ее в свободной комнате на первом этаже. До того как комната опустела, там жил человек, которого Ба-Ба называл «лодочником». Ба-Ба объяснил мне: это означает, что мужчина прибыл в Мэй-Го на лодке, спасаясь от нужды, и я еще долго не могла понять, почему он просто не сел в самолет. В обмен на жилье «лодочник» ухаживал за мужем старухи-хозяйки. Но однажды ночью рядом с домом остановилась машина неотложной помощи, осветив мигалками целую улицу, и мужчины в одинаковой форме вывезли старика из дома на каталке.

«Лодочник» после этого съехал, и его комната несколько недель стояла пустой. Она была первой у входа, и я всегда пыталась повернуть ручку ее двери, когда входила в дом или выходила из него. Как правило, дверь оказывалась заперта, но однажды я застала ее открытой и заглянула через порог. Внутри обнаружился только голый матрац на металлическом основании. Прежде чем снова закрыть дверь, я побежала в нашу комнату и взяла оттуда скотч, которым заклеила собачку замка. Я как‑то раз видела такую хитрость по телевизору и порадовалась, когда она сработала.

В тот день, наткнувшись на кошку прямо перед домом, а не на заднем дворе, где обычно обитали ее сородичи, я решила, что теперь она моя. Кошка была угольно-черной, с желтыми глазами, что сияли подобно лунам. Ма-Ма говорила, что кошки приносят неудачу, а особенно зловещи черные кошки, и мне вспомнились мои бедные друзья-крабы в Китае. Нет, я не могла рисковать, позволив Ма-Ма увидеть мою маленькую Луносветную, поэтому сделала единственное, что было в моей власти: принесла ее в заброшенную спальню и бегала туда примерно каждый час, говоря Ба-Ба и Ма-Ма, что мне нужно в туалет, в кухню, на задний двор. Перед каждым посещением я таскала кухонные припасы у наших соседей – блюдечко молока, ломтик колбасы – и незаметно проскальзывала в комнату. Я садилась на голый матрац с расхлябанными, визгливыми пружинами и ждала, пока Луносветная не выберется из-под кровати. Тогда я отдавала ей гостинец и, пока она ела, гладила ее по голове и спине. Едва закончив есть, кошка снова скрывалась под кроватью, не оставляя снаружи даже хвоста, который можно было бы приласкать. Ближе к вечеру она и вовсе отказалась выходить, и тогда я легла на пол, повернувшись на бок и глядя в две луны, яркие и полные, светившиеся в заднем углу под кроватью. Мне не удалось пожелать Луносветной доброй ночи, потому что перед последним забегом к ней я сказала Ма-Ма, что собираюсь пойти в ванную почистить зубы. Но Ма-Ма тоже вышла из комнаты, сказав, что сама пойдет чистить зубы вместе со мной. Я уже «ходила в туалет» несколько раз за вечер, так что теперь мне ничего не оставалось, кроме как старательно чистить зубы бок о бок с Ма-Ма. Потом она проводила меня в постель. Я провалилась в неглубокий сон, полный кошмаров о голодающей, плачущей и дрожащей Луносветной.

Проснулась я от воплей и шарканья, за которыми последовали торопливые шаги вверх по лестнице, а потом наша дверь содрогнулась от ударов. Ба-Ба сонно выбрался из постели и открыл дверь. В проеме я увидела старуху в ночной рубашке, делавшей ее похожей на привидение, с волосами, торчавшими во все стороны, как солнечные лучи.

– Цзэнь мэ мэ?[64]

– Ся бянь! Ю жэнь![65]

Я пулей вылетела из постели. Старуха услышала какие‑то звуки в пустой комнате. Она решила, что это грабитель. Я на секунду замешкалась, задумавшись, не рассказать ли Ба-Ба о Луносветной. Но к тому времени как я решилась выглянуть из комнаты, это уже не имело никакого значения, поскольку Ба-Ба захлопнул дверь и помчался вниз по лестнице.

Ма-Ма села в постели и пристально посмотрела на меня. Всю мою жизнь, когда я что‑то скрывала, она каким‑то образом об этом догадывалась. Я посмотрела на Ма-Ма и выложила ей всю правду.

Мои воспоминания о том, что было дальше, обрывочны, как сон. Мы с Ма-Ма скатились по лестнице, словно в забеге на трех ногах[66]. Внизу нас встретили несколько распахнутых настежь дверей: дверь в пустую комнату, дверь в чулан для метел напротив нее и входная дверь дома. Мы метнулись к последней, откуда слышался шум. Переступив порог, мы попали в жаркие объятия летнего воздуха. У тротуара я нашла взглядом Ба-Ба, который держал в руке совок с какашками разнообразной формы и смотрел на маленькую черную фигурку на газонной траве, росшей неопрятными пучками, точно лишайными пятнами. Поглядев на нас вытаращенными желтыми глазами, Луносветная села, держа в пасти какой‑то серый шерстистый комочек с длинным хвостом, свисавшим точно под ее щекой. Я пошла было к ней, но это спугнуло ее и побудило броситься прочь. Она остановилась только для того, чтобы бросить на нас последний взгляд, а потом исчезла за поворотом улицы. Вот так пропало еще одно существо, к которому я была неравнодушна и которое мне было не суждено увидеть вновь.

Повернувшись к дому, я поняла, что Ба-Ба за мной наблюдает. Ма-Ма уже вернулась в нашу комнату, поэтому я отвернулась и стала смотреть на нашу квартирную хозяйку, которая, казалось, уже снова засыпала на ходу.

– Мао мао, хай и вэй ши чэнь нэ[67], – проговорила она и шаркающей походкой засеменила обратно в дом, хмыкая и взмахивая старческой рукой с выступающими венами.

– Ну что ж, – сказал Ба-Ба, стряхивая содержимое совка на приствольный круг росшего на тротуаре дерева, – повезло кошке, что поймала мышь, потому что обгадила она всю комнату.

Он выразительно помолчал и уставился на меня:

– Иначе у того, кто ее впустил, были бы бо-ольшие неприятности!

* * *

Наше новое жилище было чуточку просторнее, чуточку светлее, чуточку безопаснее. Теперь мы жили на первом этаже двухэтажного дома с планировкой, как у железнодорожного вагона – в длинную узкую линию с окнами только по одной стороне. Наши хозяева, милые супруги с двумя сыновьями примерно моего возраста, занимали весь второй этаж. Они могли позволить себе этот дом, потому что, как нашептала после нашего первого знакомства Ма-Ма, наклонившись ко мне, входили в число тех рабочих в «потогонках», которые пришивали пуговицы и жили в Америке так давно, что оба их сына родились здесь. Это подарило мне надежду. Может быть, к тому времени, как у меня будут собственные дети – настоящие, взаправдашние американцы, – я смогу позволить себе