Трупы закончили убирать только к вечеру. К этому времени де Фариа уже болтался на рее, весь измазанный кровью своих подчиненных.

Спустившись в трюм, Дрейк взломал каждый сундук по очереди. Их оказалось ровно сорок.

— Так и есть, — улыбнулся он. — Так и есть.

Все сундуки до одного были набиты золотом и драгоценными камнями. И только в трех оказались серебряные украшения. Такой добычи у него не было ни разу. Даже тот груженный серебром галеон, который он захватил шесть лет назад, не шел ни в какое сравнение с тем, что лежало у него перед глазами. Такая добыча бывает только раз в жизни, и этот единственный шанс Дрейк не упустил. Хотелось громко кричать от радости.

На палубу адмирал выбрался только к полуночи. Руки у него дрожали, ноги были ватными, взгляд отрешенно блуждал по палубе, залитой лунным светом. Кое-как добравшись до каюты, он заперся в ней, достал из бюро все карты, какие только смог найти, и просидел над ними до самого утра.

А утром пришел в себя Питер. Он ничего не помнил из того, что произошло вчера, и даже не поверил, когда ему рассказали. Дрейк сам принес ему в каюту еду. Он поставил поднос на стол и с улыбкой наблюдал, как парень с аппетитом уплетает жареную телячью грудинку и запивает вином.

— Ну что, мой мальчик, скоро ты и сам сможешь нанять себе пажа, — сказал Дрейк наконец. — Теперь у тебя будет больше слуг, чем людей на этом корабле. Что ты на это скажешь?

Питер перестал жевать и удивленно уставился на адмирала.

— Вы, наверно, шутите, — сказал он наконец и растерянно улыбнулся.

— Нет, Питер, я и не собирался этого делать. Напротив, я говорю вполне серьезно.

— Но каким образом? — недоверчиво спросил Питер. — У меня нет денег даже на то, чтобы купить себе домик, в котором я смогу провести старость.

— Теперь у тебя столько денег, что ты сможешь купить себе самый дорогой дом в Лондоне. Да что там дом — целое поместье. — Адмирал засмеялся. — В трюме этой посудины стоит сорок сундуков, доверху набитых золотом. Пять из них по праву принадлежат тебе.

— Но, сэр, я же ничего не… — начал было Питер, но Дрейк встал, похлопал его по плечу и вышел, сказав напоследок: — Выздоравливай побыстрее. Команда состоит всего из десяти человек, поэтому лишняя пара рук сейчас дороже всякого золота.

Когда команда выстроилась на юте, Дрейк вышел на середину, окинул всех веселым взглядом и сказал:

— Ну что, ребята, вчера мы захватили такую добычу, которой давно, со времен конкистадоров, не захватывали в морских сражениях. В трюме этого корабля лежит четыреста пудов чистого испанского золота, не меньше. Королева, на службе у которой мы находимся, щедро отблагодарит каждого из вас за такой подарок английской короне. Все вы сможете вернуться домой, к семьям, каждый из вас, если захочет, откроет свое дело и станет уважаемым человеком. Вам это нравится?

— Ур-ра-а! — дружно грянули десять луженых глоток.

— Вижу, что нравится, — улыбнулся адмирал. — А вот мне — нет. И вообще, при чем тут королева?

Матросы недоуменно переглянулись.

— У меня есть предложение получше, — продолжал Дрейк, меряя шагами палубу перед строем. — Мы, конечно, вернемся на родину, только немного позже. И никому не расскажем о том, где мы пропадали два-три месяца. Но каждый из вас вернется не просто богатым, а сказочно богатым человеком. В казне Ее Величества достаточно денег, чтобы прожить и без этого золота, которое она все равно потратит на то, чтобы палить по испанским кораблям из британских пушек. А мы, я уверен, сможем найти ему более достойное применение. Если моя идея вам не нравится, то скажите сразу, и я поверну галеон к британскому берегу.

— Ур-ра-а! — опять заорали матросы.

— Вот и отлично. — Дрейк кивнул головой. — Тогда хочу предупредить сразу — пьянства на корабле не потерплю. Вахты буду проверять сам, ежедневно и еженощно. Работать придется до седьмого пота. Мы пойдем в Полинезию и там, на одном из островов, до поры припрячем наши денежки. Будем идти вдали от караванных путей. Сейчас каждый корабль, будь то даже англичане, представляет для нас большую угрозу. Больше мне вам нечего сказать, вы все сами понимаете. Разойдитесь по своим местам.

Матросы бросились врассыпную, а адмирал подошел к борту и долго стоял там, пристально вглядываясь в морскую гладь, которая раскинулась на много миль вокруг.

Дрейк давно привык к этому пейзажу, полюбил его и видел в этой безжизненной водной пустыне гораздо больше, чем простой человек в самом живописном сельском ландшафте…

Никита Назаров проснулся с дикой головной болью.

Кошмарный сон, где он стоял на краю вулкана, готового вот-вот начать извергаться, стоял у него перед глазами.

Подняв голову и оглядевшись, он увидел, что находится в своей комнате, и несколько успокоился. Но только на минуту. Потому что через минуту увидел стоящий рядом с его ботинками небольшой докторский саквояж.

«Господи, уж лучше б я остался на краю вулкана», — в отчаянии подумал Никита и закрыл глаза. Затем, сосчитав до десяти, снова приподнял веки. Саквояж стоял на месте.

Много бы дал сейчас Никита, чтобы он исчез, растворился, оказался, подобно огнедышащему вулкану, всего лишь сном…

Саквояж по-прежнему стоял рядом с его ботинками. Никита сел на кровати, надел домашние туфли и нехотя поднялся. Пробило семь раз. За окном только-только занимался рассвет. Никита подошел к умывальнику, побрызгал на лицо холодной водой. Это приободрило его, хотя головная боль ничуть не унялась.

Вчера этот саквояж всучил ему на конспиративной квартире Зяма Синявский. После того, как он объяснил существо дела, Никита решительно отказался. Однако, не был бы его собеседник Зямой Синявским, если бы не умел уламывать людей. Уговорами, лестью, посулами, прозрачными намеками на то, что, если станет известно о его участии в социалистическом кружке, дело может дойти и до исключения из института. В конце концов он добился того, что Никита, скрепя сердце, согласился. В результате чего в его комнате появился коричневый докторский саквояж.

В дверь тихонько постучали.

— Да, — ответил Никита и сам не узнал своего голоса.

Дверь приоткрылась всего на чуть-чуть, и показалась тонкая белая ручка.

— Вы уже встали?

— Да, я встал, Катенька… Я сейчас выйду…

— А можно мне… войти?

— Войти? — Никита даже не поверил своим ушам. Девица, дворянка, дочь известного ученого да просто добродетельная и целомудренная особа женского пола спрашивала, может ли она войти в комнату холостого мужчины, пусть даже этот мужчина — ее жених. Это было невероятно.

— Вы хотите войти? — переспросил Никита на всякий случай.

Катя не ответила, она прошмыгнула в едва приоткрытую дверь и прислонилась к ней спиной, взволнованно дыша и запрокинув лицо с закрытыми глазами.