На переговорах с представителями белых один вождь сказал: "Я слышал, вы собираетесь поселить нас в резервации у подножия гор. Я не хочу там селиться. Я люблю скитаться в бескрайних прериях, я чувствую себя там счастливым и свободным, но от жизни на одном месте наша кожа делается бледной, и мы умираем".28 "С рождения я питался дичью, — объяснял другой вождь. — Мой дед и отец питались мясом диких животных. Мы не можем так быстро отстать от обычаев отцов".29 "Вы говорите, что построите нам дома и больницы, — взывал третий. — Но я не хочу их. Я был рождён в прериях, где ветер веет свободно, где ничто не заслоняет от меня солнечный свет… Я хочу умереть там, а не в окружении стен. Я знаю каждый ручей и каждую рощу между реками Рио Гранде и Арканзасом. Я охотился там и жил, как жили наши отцы до меня, и — как они — я жил счастливым".30

Но во всех этих восхвалениях былой привольной жизни деликатно опускалась одна деталь: жизнь эта непременно включала в себя свободу — право — долг — убить любого встречного иноплеменника, содрать с него скальп и потом упиваться восторгами и восхвалениями родичей, пускающихся вокруг тебя в победный танец. Если раньше индейцы одного племени — например, минква — могли отправиться за пятьсот миль на охоту за скальпами делаверов, без всякой надежды на существенную добычу (что можно отнять у индейца? пару мокасин? корзину маиса?), то теперь боевой задор воина подогревался ещё и уверенностью в успешном грабеже. Убийство любого фермера или торговца, жившего неподалёку, сулило нападавшему немедленное обогащение: мука и спиртное, одежда и одеяла, мушкеты и порох, железные ножи и медные котлы представляли в его глазах нешуточную ценность.

Кражи скота и лошадей достигли эпидемических пропорций. В Техасе, Нью-Мексико, Канзасе орудовали племена, из поколения в поколение занимавшиеся конокрадством. Часто они прихватывали и хозяев, за которых потом требовали выкуп у родственников или властей. Штатные полицейские отчёты показали, что за двадцать лет с 1847 по 1867 год индейцы племени навахо угнали 3,500 лошадей, 13,500 коров и около 300 тысяч овец.31

Воров не останавливала даже близость американских гарнизонов. Вождь команчей Сатанта отпраздновал снятие скальпов с нескольких белых поселенцев танцами под стенами форта Ларнед в Канзасе. Его воины застрелили из лука часового, стоявшего на вышке, а другие в это время угнали армейских лошадей, пасшихся неподалёку. Впоследствии вождь отправил командиру форта издевательское послание, требуя, чтобы в следующий раз он запасся лошадьми получше, а то украденные оказались далеко не первый сорт.32

После двухсот лет кровавых раздоров невозможность мирного соседства с индейцами стала очевидна даже самым убеждённым гуманитариям и пацифистам. В 1830 году Конгрессом был принят закон о Выселении индейских племён в западные районы страны. Горячим сторонником этого закона был президент Эндрю Джексон (1828–1836). В своё время ему довелось возглавить поход против восставшего племени крик (1813 год), он видел своими глазами изуродованные жертвы их нападений, слышал рассказы уцелевших очевидцев. В своих речах президент так аргументировал необходимость выселения:

"Все предыдущие попытки улучшить положение индейцев окончились провалом. Можно считать установленным фактом, что они не могут преуспеть, находясь в контакте с цивилизованным миром. Века бесплодных усилий вынуждают нас сделать этот вывод… Филантропы [отстаивающие права индейцев] не могут всерьёз желать возвращения этого континента к тому состоянию, в котором его нашли наши предки. Какой добронравный человек предпочтёт землю, покрытую лесами и населённую несколькими тысячами дикарей, нашей бескрайней республике, украшенной цветущими городами, посёлками и фермами, населённой двенадцатью миллионами счастливых граждан, пользующихся благословенными дарами свободы, цивилизации и религии?".33

По принятому закону выселению должны были предшествовать отдельные переговоры с каждым племенем, в которых точно оговаривались размеры и местоположение территории, получаемой племенем в новых местах, и денежный объём компенсации за уступаемые правительству США земли к востоку от Миссиссиппи. Федеральные власти брали на себя обязательства в течение определённого времени снабжать индейцев продовольствием, скотом, одеждой, одеялами, палатками, строить в резервациях дома, школы, больницы, мельницы. Некоторые племена или отдельные группы индейцев принимали неизбежность происходящего и соглашались на переселение добровольно. Другие отказывались выполнять условия договоров, подписанных их вождями, и их приходилось переселять силой.

История этих переселений окрашена множеством горестных и трагических эпизодов. Весь строй жизни индейцев, не включавший в себя умение планировать жизнь далеко вперёд, делал их плохо приспособленными к дальним переездам. В отличие от переселенцев-пионеров, бодро кативших на запад в своих фургонах, где у них были запасы муки, солонины, необходимых инструментов, пороха и пуль, индейцы могли унести с собой лишь часть скарба, навьючив его на женщин и немногочисленных лошадей. Лишённые возможности охотиться в течение долгого марша, они начинали голодать. Чиновники и офицеры, приставленные надзирать за переселением, часто не умели вникнуть в трудности индейцев, снабдить их необходимым, обеспечить достаточным числом судов при переправах через реки.

Особенно тяжело достался переезд племени чероки (1838). Он получил название "Дорога слёз". "Многие из индейцев были выгнаны из своих домов, как звери из нор, и им пришлось начать свой путь из Теннесси, Джорджии и Северной Каролины без достаточных приготовлений… До начала марша их держали в специальных лагерях. Сохранились журналы, регистрировавшие день за днём смерти, рождения, побеги и все тяготы долгого пути. Из двенадцати тысяч, отправившихся на запад, четыре тысячи не дошли до места назначения".34

Многие представители индейцев к этому времени хорошо изучили язык и нравы белых, они приезжали в Вашингтон и красноречиво представляли чиновникам и конгрессменам свои аргументы. Главным из них был тезис о том, что земля континента принадлежала ВСЕМ племенам, поэтому ни одно племя не могло заключать отдельные сделки с белыми по продаже какой-то части территории. Представители правительства, журналисты и адвокаты слушали их весьма сочувственно. В 1832 году Верховный суд США вынес постановление в деле "Народ чероки против штата Джорджия", гласившее, что штат не имеет права применять свои законы к индейцам. Однако президент Джексон игнорировал это решение, обронив: "Суд вынес постановление. Теперь пусть попробует провести его в жизнь".35

Так или иначе, за декаду 1830–1840 около 60 тысяч индейцев было выселено из штатов, расположенных к востоку от Миссисипи.36 Но, как и следовало ожидать, переселение не смогло приглушить вековые традиции войны. Вновьприбывшие столкнулись с местными племенами, давно освоившими приёмы выживания в прериях Запада, и эти племена встретили пришельцев весьма враждебно. Правительство отнимало у иммигрантов огнестрельное оружие, боясь насилий и кровопролитий в пути. Поэтому они сделались лёгкой добычей для местных. Армия пыталась защищать их, но сил её было совершенно недостаточно, для того чтобы справиться с задачей на таких огромных пространствах. Доставка обещанного продовольствия в резервации тоже была затруднена. Доведённые до отчаяния индейцы начали разбегаться, грабить, восставать.