– Да, я читала, что уйти от них живыми просто было не возможно, такая у них была скорость стрельбы. Когда первая стрела достигала врага, пятая вылетала из лука. И, еще я читала, что даже знаменитый Геракл свой лук получил из рук скифа Тевтара. Скиф же его и научил стрелять. Но почему ты сейчас вспомнил о моих славных предках, ведь мы говорили о теперешней войне?

– Вспомни Дария – великого завоевателя, царя царей! Он пошел на скифов с гигантским войском. И что? Немногочисленные скифы разбили его войско, уничтожили, увлекая в безводные степи. А ведь у него было 700 000 воинов! По тем временам – это несметное количество. Но скифы не стали вступать с этим войском в сражение. Они заманивали их вглубь территории. И партизанщина ваша пошла еще от скифов. Уходя, они засыпали колодцы, травили ручьи и реки, зажигали степь. Разве не это, сделали вы, уходя вглубь страны? Все, что можно было, сожгли, разрушили и уничтожили. А возьми Наполеона! То же самое! И мы замерзнем в ваших степях, как замерзло французское войско. Никому не удавалось победить ваш народ. Но, если отступление советских войск я еще с какой-то натяжкой могу назвать тактикой, подобной тактике скифов, то количество пленных, я никак не могу объяснить. И это меня удручает. Столько народа остается в плену!

– Советский Союз большой… а потом, из плена ведь и убежать можно.

– Интересно то, что идеологи фашизма в качестве допинга для заражения масс этой идеологией искали корни прарелигии, существовавшей на территории Германии в незапамятные времена. А вы во все времена непобедимы – при Иданфирсе,[12] при Романове, при Сталине. Такое впечатление, что у вас этот непобедимый синдром не в мозгу, а в крови сидит, в ваших генах.

– Наверное, ты прав. Я ведь тоже знаю, что мы победим. Твердо знаю. Просто нам нужно время, чтобы опомниться от вашего вероломства.

– Опять ты за свое. Пойми, не было никакого вероломства. Ваша разведка хорошо была осведомлена о планах Гитлера. Сталин хотел опередить Гитлера, А Гитлер – Сталина. Гитлер панически боялся вторжения советских войск на территорию Германии. Он прекрасно понимал, что в густо населенной стране, в городах и поселениях он не сможет противостоять натиску. Он не пустит по улицам городов танки, и не станет бомбить свои города.

– Свои – не станет, а наши, значит, можно?!

– Война есть война. Гитлер спешил потому, что надеялся разгуляться всей военной техникой на ваших необозримых просторах. Он был уверен, что за три месяца завоюет Россию. Но он этого не смог сделать. А осенняя распутица губительна для военной техники. Она не рассчитана на русское бездорожье с низкой проходимостью. Вот мы уже и пробуксовываем на подступах к Москве. Если у меня для победы русских были чисто теоретические аргументы, то теперь появились и практические. Я уверен, русские не пустят немцев в Москву, и это будет очень пагубно для немецкой армии. Она уже не сможет навязывать свою инициативу, а, если это и будет случаться, то только в отдельно взятых случаях, а не на всем широком фронте.

– Судя по твоей речи, в Германии не все разделяли уверенность Гитлера.

– Правильно ты судишь. Не все, но они вынуждены были молчать, потому что их меньшинство, и ничего они изменить не могут. Они могут только в силу своих возможностей, помочь. Хотя не все так просто, как кажется при поверхностном рассмотрении. Идеологи коммунизма спят и видят сны, как коммунизм расползается по всей планете. Но на планете есть силы, которые сопротивляются этому, которые не позволят прогрессировать коммунистической экспансии. И Сталин это понимал. Он решил выполнить свой замысел при помощи мировой войны, и сделать это чужими руками, руками Гитлера. Но и Гитлеру была выгодна война, только для исполнения своих целей. Был предложен пакт о ненападении для того, чтобы подписать торговое соглашение с Россией. Германии необходимо было сырье, которого у нее не было, а Россия им располагала в избытке. Россия предоставляет Германии сырье, но требует, чтобы ее рабочие поучаствовали в укреплении обороноспособности СССР. Я, наверное, слишком много говорю? Что-то мы с тобой не похожи на влюбленную пару. А, если за нами кто-нибудь наблюдает за окном?

И он открыл шампанское. Разливая по фужерам, предложил:

– Давай поднимем их за победу! – и посмотрел на Катю так, что она поняла, за чью победу он предлагает выпить.

– За желанную, – добавила она, впервые за весь вечер, улыбаясь и выпивая золотистую игристую влагу.

* * *

Люсю безжалостно терзало чувство вины, вызванное осознанием того, что товарищи были казнены, а она спаслась. И, хотя она прекрасно знала, что их казнь не была следствием ее действий, и она никого не выдала, ей не становилось от этого легче. Никто не будет разбираться в этих тонкостях, и никто не подтвердит того, что на допросах она молчала. Любой, кто выходил из гестапо на свободу, априори уже был предателем, потому что существовало такое мнение и по-другому быть не могло. Значит, и она в глазах соотечественников – предатель. Она терзалась оттого, что не разделила участь своих товарищей, что не была с ними в последние минуты их жизни, а они, не видя ее рядом с собой, ушли из этой жизни, думая, что она предатель. Она понимала, что это чувство вины навсегда останется в ней, и будет терзать ее до конца жизни. Так не лучше ли было уйти вместе с ними и не чувствовать то, что она чувствует сейчас и будет чувствовать всегда. Это так гадко, что она не находит себе места.

Изможденная физически и психически, она хранила напряженное молчание, не заводя разговоры с медсестрой. На ее вопросы отвечала кратко и неохотно. Все, что окружало ее, в связи с тем состоянием, в котором она пребывала, было тоскливым и мрачным.

В припадке гнева и отчаяния она набросилась на Вильгельма с кулаками, как разъяренная тигрица. Не такой ожидал он встречи, и даже стал сомневаться его ли это Люся, и не произошло ли какой-то ошибки. Может быть, эта девушка просто очень похожа на его любимую, бывают же двойники в природе. Он ушёл, ничего не сказав, решив какое-то время ее не тревожить. Надо дать ей возможность переосмыслить все то, что с ней произошло. Это не так просто сделать, но необходимо для того, чтобы жить дальше. Если она не сможет смириться с выпавшим на ее долю жребием, то будет мучиться всю жизнь, и это приведет к нервному истощению и психическому срыву. Его появление усугубляло и обостряло чувство вины, которое она испытывала. Она не могла оправдать себя. Она не могла согласиться с тем положением, в котором сейчас находилась, и принять его. Злость, растерянность совсем испортили ее характер. Она металась между возможностью покончить с собой или продолжать жить, неся на себе непосильный груз, груз грязи, которой она запятнала себя, приняв помощь немцев. Заметив, что Геля уже несколько дней не появляется, поняла, что он не хочет усугублять ее состояние, и дает ей возможность в одиночестве все обдумать. Но уже прошла неделя, а Вильгельм не появлялся. Люся испугалась, что с ним что-то случилось, и когда Катя пришла к ней на перевязку, спросила:

– Зондерфюрер Гелен в лагере?