– Слушаю тебя, – спокойно сказал министр.

– Хочу доложить.

– Я уже слышал.

– Я хочу доложить более подробно. – А что мне с твоего доклада? Меня интересует дело, а вы ни хрена не делаете. Помощь нужна?

– Да. Надо будет списать фургон и два трупа.

– Это не проблема. И не постольку списываем, – сказал министр и вздохнул.

Генерал уже научился по интонации улавливать настроение министра и догадался, что оно не предвещает ничего хорошего и что, может быть, напрасно он побеспокоил высокое начальство.

– На меня давят, – сказал министр, – и если в ближайшее время ты ничего не сможешь сделать, я начну давить на тебя. Ты меня понял?

– Так точно, – отчеканил генерал Кречетов.

– И еще… Можешь делать все что угодно, можешь совершать любые акции.

Пока я сижу, смогу тебя прикрыть. Но если документы лягут на стол Президенту, тогда мы все будем уничтожены. Ведь за каждым из нас тянется такая цепь…

– Понял, – сказал генерал Кречетов.

– Ты не перебивай меня, а дослушай. Как твое здоровье? Сердце не беспокоит?

– Беспокоит, – признался генерал Кречетов и понял, что министр догадался о вранье.

– А голова не болит? – вкрадчивым голосом осведомился министр.

– Не болит.

– А у меня из-за тебя болит. И болит так сильно, что ты можешь своей головы не сносить. И никогда не узнаешь, как она болит.

Министр положил трубку. Генерал Кречетов тяжело вздохнул.

– Сволочь! Последний подонок! Мерзавец, каких я не видел. Хуже, наверное, не бывает. Человеческая жизнь для него – копейка, хотя, в общем-то, она и для меня копейка…

Генерал подвинул к себе папку, принесенную полковником, и принялся просматривать отчет. Документ был составлен грамотно, по всем правилам, и никто к этому отчету придраться не смог бы. Конечно же, генерал знал, что все или большая часть из написанного – липа, но сделана она квалифицированно.

«Хорошо бы было, – подумал генерал, – иметь настоящие документы. Но настоящие документы могут быть только за его подписью, а оставлять свои автографы на подобных решениях и отчетах – последнее дело».

Генерал Кречетов не любил подписывать подобные документы, поэтому он потер ладонь о ладонь. Руки были сухими, и кожа шуршала, как пергамент. Затем он нажал кнопку селектора.

– Чай с лимоном. Пожалуйста, покрепче и погорячее.

Через три минуты на столе генерала появился поднос, на котором стояли стакан в подстаканнике, сахарница и блюдце с тонко нарезанными ломтиками лимона, а также маленький чайник с заваркой. Генерал бросил дольку лимона и стал помешивать. Ложечка звенела о стекло, и это механическое действие успокоило генерала. Он вновь обрел решимость и способность трезво мыслить.

* * *

Глеб Сиверов, он же Федор Молчанов, он же Слепой, сидел в кресле. Руки лежали на коленях. Он знал, что этот день наступит. Дверь раскрылась, и вошел уже хорошо знакомый полковник Студинский.

– Добрый день, – вкрадчивым голосом сказал полковник, осматриваясь. – А здесь неплохо.

Глеб Сиверов молчал.

– Правда, воздуха, может быть, маловато, да и места – не разгонишься. А так ничего.

– Да, – отрывисто бросил Глеб и посмотрел в лицо полковнику.

Тот не выдержал твердого взгляда своего подопечного и опустил голову.

– Меня не интересует, кто вы, чем занимались.

– Раньше вы говорили совсем другое, – усмехнулся Глеб.

– Это было раньше. А теперь я знаю то, что должен знать, и с меня достаточно. Вы должны будете выполнить наше задание. Задание очень важное.

– Все задания важные. А вообще-то, полковник, я никому ничего не должен, и уже давно. И, как ни странно, все должны мне.

– Сколько же я вам должен? – улыбнулся полковник.

– Давайте об этом не будем, – засмеялся Глеб, откидывая со лба волосы и массируя отяжелевшие веки.

– Сколько вам нужно времени, чтобы прийти в форму?

– Я всегда в форме, – отрезал Глеб.

– Это хорошо. Потому что дело очень серьезное.

– Прежде чем мы будем говорить о деле, полковник, я хочу поставить несколько условий.

– Я вас слушаю, – полковник сел в кресло напротив, Глеба, – хотя в общем-то условия буду ставить я, – добавил он, барабаня костяшками пальцев по подлокотникам.

– Что ж, я выслушаю ваши условия. Но мне все равно, я ничего не теряю, жизнь мне не дорога.

– А вот это вы врете, – вновь заулыбался полковник.

– Как вы, наверное, успели удостовериться, близких людей, родственников я не имею. У меня даже нет отца с матерью. У меня нет квартиры, у меня вообще ничего нет, кроме вот этой одежды. Но и одежду я могу вам отдать.

– У вас есть жизнь, – сказал полковник и на этот раз взглянул прямо в глаза Глебу Сиверову. – Но у вас нет свободы.

– Свобода – вещь относительная, – Глеб махнул рукой. – Диоген жил в бочке и чувствовал себя абсолютно свободным.

– К счастью, вы не Диоген, а я не Аристотель или Платон.

– Хорошо, что вы не назвались Александром Македонским, – улыбка тронула губы Глеба. – Знаете, полковник, я за эти дни неплохо отдохнул, набрался сил.

– Они вам понадобятся, поверьте. Полковник решил бросить главный козырь, который он, как опытный игрок, всегда придерживал.

– Я скажу вам сейчас кое-что, что вас заинтересует.

– Что ж, попробуйте, – Глеб хрустнул суставами пальцев и лениво потянулся в кресле, выпрямляя ноги.

– Я думаю, что вам известна одна женщина, имя которой Ирина, а фамилия Быстрицкая.

Глеб сохранил непроницаемость. Ни один мускул не дрогнул на его лице, глаза остались полуприкрытыми.

– Я думаю, что вы знакомы и с ее дочерью и, наверное, любите их.

– Возможно, – пожал плечами Глеб, и его веки дрогнули.

Он в упор взглянул на полковника, и его пальцы сжались. Он подобрался, словно коршун, готовый к броску на жертву. Это получилось у него непроизвольно.

Полковник заметил это движение и внутренне возликовал.

«Значит, зацепил? Значит, не такой ты холодный и железный, значит, и тебе не чужды человеческие чувства!»

– Так вот, Ирина Быстрицкая и ее дочь находятся у нас.

– Вы взяли их заложниками, полковник? Можете делать с ними все, что захотите?

– Мы с ними ничего не хотим делать. Мы их будем держать у себя как гарантию, что вы не станете делать глупости и выполните то, что мы вам поручим.