до отказа те самые большие и малые залы, где интернациональная Мэри Пикфорд, подражая вечерней звезде, ежедневно в положенный час восходит на светящемся квадратном небе кино.

21 мая 1924 года

«Земля дыбом» в Театре имени Вс. Мейерхольда{33}

За годы революции профессиональный театр насчитывает много агитационных спектаклей. Иногда удачные, иногда неудачные — все они имели одну судьбу: после нескольких представлений сходили со сцены, не находя отзвука у зрителя.

У старого профессионального театра с его техникой, рассчитанной на комнатные пьесы, на бытовой и индивидуалистический репертуар, оказалось слишком мало средств для того, чтобы подняться до уровня героической эпохи. Вернее — этих средств нашлось ровно настолько, чтобы формы театральной агитации скомпрометировать в глазах зрителя и принизить до степени скучной и плоской тенденции.

«Земля дыбом» — пока единственный агитационный спектакль, оправдывающий свое назначение, и притом спектакль не временного характера, но сохраняющий силу воздействия на сравнительно долгий срок. Второй год идет «Земля дыбом» в Театре Мейерхольда, и свежесть этого спектакля не только не потерялась, но, скорее, увеличилась за это время.

В «Земле дыбом» Театра Мейерхольда тема о революции перенесена из плана схематичных обобщений, обычных для прежних агитпостановок, в конкретную обстановку революционной борьбы наших дней.

В основу «Земли дыбом» положена пьеса «Ночь» М. Мартине, рассказывающая историю неудавшейся революции. В постановке Мейерхольда, обострившего и конкретизировавшего текст и положения пьесы, она связывается для зрителя с живыми примерами из революционного движения Запада последних годов и главным образом с ноябрьскими Днями прошлой осени в Германии.

И в то же время, вводя ряд деталей и сцен, характерных для быта революционной России, выбрасывая в обостренные моменты спектакля световые плакаты с лозунгами, определяющими нашу современную жизнь, Мейерхольд заставляет зрителя параллельно с развитием основного действия на сцене восстановить шаг за шагом историю революционных годов Советской России, историю ее борьбы и победы.

Это здание, незаметно для зрителя вырастающее в его сознании во время действия, в конце концов заполняет собой весь спектакль, делает его светлым и заставляет зрительный зал по окончании спектакля с радостным чувством вызывать участников и режиссера постановки.

«Земля дыбом» поражает почти эпической простотой и глубокой торжественностью. Эта торжественность выявляется не в аффектированных движениях и не в пафосной декламации, но лаконическими деталями, настойчивым, размеренным темпом действия, группировками действующих лиц, крайне немногочисленными и подчеркивающими смысл развертывающихся сцен.

Необычайна экономия в приемах и средствах, которыми оперирует Мейерхольд в этой постановке. Каждая деталь и каждый предмет, появляющиеся на сцене, учтены как факторы воздействия на зрителя. Точно взвешена максимальная степень их выразительности сообразно с задачей каждой данной сцены.

Обстановка революционного штаба дана несколькими полевыми телефонами и пишущей машинкой. Генеральский штаб характеризуется сестрами милосердия, танцующими канкан с офицерами. Автомобиль и мотоциклетки защитного цвета, красный бантик в петлице щегольского пальто, красный гроб с телом героя — все эти вещи и предметы имеют для современного зрителя определенный социальный смысл. За каждым из них стоит эпоха и определенное событие в жизни современников. Введение их в соответствующие моменты действия до максимума насыщает выразительность каждой данной сцены.

В тех случаях, когда это нужно, Мейерхольд одним приемом исчерпывает все возможности сатирического «ошельмования» отдельных персонажей пьесы.

Знаменитая сцена с «троном» Вильгельма до конца вытравляет возможность жизненной и сценической реабилитации высмеиваемых персонажей.

«Земля дыбом» дает мало материала для актерской игры. Свободное построение движений, умение ясно и выразительно говорить со сцены (искусство, недоступное для подавляющего большинства современных театров) — преимущественные свойства актеров Театра Мейерхольда, развивающих свою технику на биомеханическом принципе.

В «Земле дыбом» исполнение ровное, не позволяющее выделить отдельных актеров, за исключением Мологина, с блеском и техническим умением, не впадая в шарж, проведшего трудную сцену объяснения депутата с солдатами.

В заключение: «Земля дыбом» не агитационный спектакль в том смысле этого термина, как мы привыкли его понимать из неудачной агитационной практики профессионального театра.

«Земля дыбом» — повесть о семи годах мировой революции, суровым, простым и волнующим языком рассказанная со сцены Театра Мейерхольда.

27 мая 1924 года

«Лес» у Мейерхольда{34}

Всего четыре месяца прошло с первого спектакля «Леса», и за этот короткий срок критика успела исчерпать весь запас восторженных и ругательных эпитетов, которые только могут быть приложимы к театральному представлению. Десятки тысяч зрителей перебывали на «Лесе», заполняя каждый раз до отказа обширный московский зал Театра Мейерхольда. Многие приходили в театр предубежденными, с заранее сложившимся намерением протестовать против того «насилия», которое, по мнению некоторых критиков, будто бы учинил Мейерхольд над Островским, а уходили побежденные художественным блеском и обаянием этого яркого и глубоко современного спектакля.

Статьи Добролюбова, школьные руководства, полувековые навыки и традиции в сценической интерпретации комедии Островского отступили назад перед тем непосредственным чувством, которое заставляет зрителей на спектаклях «Леса» аплодировать, вызывать среди действия актеров, режиссера и даже «автора» и требовать повторения отдельных сцен.

Успех «Леса» в современной массовой аудитории может быть сравним по своему значению только с успехом первых чеховских спектаклей среди интеллигентской аудитории Московского Художественного театра начала нашего века.

Это невольное сравнение позволяет ясно оценить расстояние, отделяющее нас от театра прошлого, до сих пор еще пытающегося удержать за собой монопольное влияние на зрителя, и дает право противополагать ему театр новой исторической эпохи, впервые с такой отчетливостью раскрывший в «Лесе» новые притягательные черты своего лица.

Единство аудитории на «Лесе», проверенное на десятках тысяч зрителей, — явление исключительное для нашего театра за последние годы. Оно знаменует выход современного театра из леса исканий и экспериментов, подводит под него прочную социальную базу и впервые точно устанавливает сумму проверенных театральных приемов, обладающих наибольшей силой воздействия на современную аудиторию.

Ибо постановка «Леса» Мейерхольда — не случайная находка более или менее удачной новой интерпретации Островского. В ней получили практическое разрешение основные задачи, стоявшие перед театром в первые годы революции и требовавшие новых мехов для нового вина: новой сценической формы, способной вместить в себя чувствования, мысли и настроения зрителя революционной эпохи.

Для неискушенного зрителя «Лес» в Театре Мейерхольда — почти шутка, блестящая театральная шутка, легко разыгранная веселой компанией актерской молодежи.

Как будто наспех собранные разностильные костюмы и разноцветные парики, как будто случайная мебель и предметы домашнего обихода, приносимые и уносимые рабочими сцены во время действия, как будто самые незамысловатые «шарадные» трюки и дурачества актеров — все это производит впечатление импровизационной легкости. На самом же деле за этой кажущейся непосредственностью игры, за этими шарадными импровизациями лежит новая художественная система современного спектакля, социально оправданная и обоснованная, которой суждено войти в историю