Как и все мужчины, добавила Мари про себя, на этот раз без зависти.

— Тебе показалось. Он уже нашел свою любовь на всю жизнь. Свою единственную любовь. Понимаешь? Он верит, что двое могут быть созданы друг для друга, и это предрешено свыше. Ты тоже в это веришь?

Рыбы… Ceratias holboelli… Я хочу, чтобы у нас с тобой было так же…

— Когда-то верила, — осторожно ответила Мари. — Тебе это известно. Но я ошибалась.

Анна не стала выспрашивать подробности.

— В любом случае он в это верит. Его жену зовут Анна, как и меня, и он утверждает, что когда-то она была на меня похожа. Они познакомились еще в школе и счастливо прожили всю жизнь вдвоем, детей у них нет. А потом Анна заболела. Альцгеймер. Ее положили в клинику. Сейчас она в коме.

— Какая трагедия! Сколько ей лет?

— Столько же, сколько и мужу. Около восьмидесяти. Но прежде чем окончательно потерять рассудок, она заставила его дать клятву. Она не хотела превратиться в беспомощную куклу, да и кто на ее месте захотел бы? Поэтому Анна заставила мужа, положа руку на Библию, поклясться, что он поможет ей расстаться с жизнью, когда придет время. Поможет перебраться на другую сторону, как он выразился. Красиво и очень печально.

Мари поежилась, хотя в помещении было тепло.

— Да, печально, — согласилась она осторожно, думая о том, что Дэвид тоже вполне способен был заставить ее сделать что-то подобное.

Анна нервно расхохоталась.

— Это не просто печально… Ты еще не знаешь самого ужасного. А самое ужасное то, что этот Мартин Данелиус интересуется, не выполним ли мы эту клятву за него? Мы, «Гребень Клеопатры», «агентство, которое помогает решить любые проблемы». Он обещает хорошо заплатить. Столько же, сколько Эльса. У него много земли с лесом, которую можно продать. Видишь, Эльса его обо всем проинформировала. Не только о том, что мы можем сделать, но и о том, сколько это стоит. Прости, мне нужно выпить.

Анна исчезла и вернулась с бутылкой портвейна. Она налила два бокала, не спрашивая, хочет ли Мари. Та не стала протестовать.

— Мы? — переспросила она, чтобы выиграть время.

— Да, мы. Он хочет, чтобы мы каким-то образом проникли в больницу и выдернули шнур из розетки. Впрочем, мы не обсуждали детали. Возможно, это расценят как естественную смерть, хотя я сомневаюсь. Но ведь «естественная» — по заключению врачей — смерть Ханса Карлстена на самом деле наступила в результате удушения подушкой. Может, сработает и на старушке в коме?

Голос Анны стал резким, на лице проступила тонкая паутинка морщин. Видно было, что она вот-вот разрыдается. Мари же ощущала только пустоту внутри. Значит, Эльса не только твердо верила, что именно они убили ее мужа, но и обсуждала это с другими и рекомендовала «Гребень Клеопатры» своим друзьям.

— Ты хочешь сказать… — начала она, но Анна прервала ее криком:

— Именно это я и хочу сказать! Он хочет, чтобы мы убили его жену! Он считает это актом милосердия, но сам не решается. Точь-в-точь как Эльса. Он готов заплатить даже больше. Три миллиона. Понимаешь, что это значит? Это безумие, Мари! Мы оказались в кошмарной ситуации! Помоги мне понять, Мари, как такое могло произойти? Как мы, нормальные люди — ты, Фредерик и я, — умудрились в нее вляпаться? Или мы уже не такие нормальные, какими были раньше? И теперь сюда начнут стекаться криминальные элементы, думая, что мы — агентство наемных убийц. Но ведь это не мы…

«Анна редко выходит из себя», — подумала Мари.

— Это вопрос? — уточнила она. — Думаешь, мужа Эльсы убил кто-то из нас? Что это я задушила Ханса подушкой? Эльса говорила про ангела мести с красивыми волосами, так что Фредерика ты не подозреваешь…

Мари замолчала, сама шокированная тем, что только что сказала. Анна поднесла к губам бокал с портвейном. Рука у нее дрожала.

— Ну да, — повторила Мари, — если это не ты и не Фредерик, остаюсь только я. Давай начистоту.

Анна не отвечала. Мари смотрела на подругу. Это была все та же Анна, что и прежде, когда гребень Клеопатры был ничего не значащим экспонатом в Британском музее. Каштановые вьющиеся волосы, карие глаза, полные губы, пышная грудь под туникой. Красивые руки, которые умеют превращать бесформенное тесто в румяные пироги.

— Прости, Анна, — сказала Мари. — Дело приобретает неожиданный оборот, такого никто из нас не предполагал. Я чувствую, что все мы изменились. Фредерик какой-то странный. Ты… ты моя лучшая подруга… но эти мрачные мысли, которые посещают меня ночью, когда Дэвид… — Мари замолчала, чувствуя, что и так сказала слишком много. — Не представляю, как тебе удалось хранить самообладание во время поминок. Я тобой восхищаюсь.

Анна уставилась на свои руки.

— Он только в конце ужина открыл мне истинную цель нашего разговора, — тихо сказала она. — Я попыталась убедить его, что Эльса в шоке после смерти мужа и, наверное, что-то неправильно поняла. Что Ханс Карлстен умер естественной смертью, а наша помощь Эльсе ограничивалась продажей дома и решением прочих бытовых проблем. Он удивленно посмотрел на меня и сказал, что придет к нам в кафе. Боюсь, он повторит свою просьбу. Обещает заплатить три миллиона. Три. По миллиону на каждого. Это такие деньги!

Она помолчала и вдруг спросила:

— Скажи, ты веришь, что реальность может быть не одна? Что их много?

— О чем ты? — не поняла Мари.

Анна вздохнула. Она уже выпила полстакана портвейна и немного успокоилась.

— Грег говорил мне об этом. Он — инструктор по дайвингу, ты знаешь, и часто философствовал на тему о том, как ощущение невесомости там, в глубине, создает иллюзию другой реальности. Настоящее становится бесконечным. Там, на глубине, нет ничего — ни прошлого, ни будущего. Только мягкое скольжение и полная тишина. Он ощущал это под водой, и точно так же мы с ним жили на суше. Я не встречала никого другого, кто бы умел так наслаждаться настоящим. Он такой спокойный. Ничто не стоит серьезных переживаний, считает Грег. С ним мне было так хорошо…

— Ты по нему скучаешь?

Анна молчала так долго, что Мари уже и не ждала ответа. Разные реальности. То же самое она испытывала с Дэвидом.

— Да, я скучаю по Грегу, — ответила Анна. — Признаюсь, слова Мартина о том, что двое могут быть созданы друг для друга, заставили меня задуматься. Я никогда не признавала верность. Ты это знаешь. Может, я сама боялась — быть верной, или разочароваться, или что изменят мне… Лучше сделать это первой, не дожидаясь боли. Мама проклинала меня за это, призывая своего Бога в свидетели. А папа всегда защищал. Они с Грегом виделись всего пару раз. Но папе он нравился. Я должна была понять, что наконец нашла свою тихую гавань. Но я думала о Фандите. И считала себя вправе вмешиваться в ее жизнь. Я всегда хотела, чтобы окружающие уважали мою независимость, но сама оказалась не готова отпустить дочь на свободу. Парадоксально, но это так. Я желала слишком многого, а тот, кто ждет от жизни слишком многого, теряет все, что имеет.