не стал. Ему вообще не хотелось говорить. У него было ощущение, что все в цехе, и особенно Кевин, прислушиваются к его глухому, надтреснутому, будто у злостного курильщика, голосу.

Позже он видел, как рабочие незаметно подходили к Кевину, словно бы по делу, — ясно, чтобы спросить о нем, о Лерое: совсем ли он поправился, получил ли уже компенсацию, останется ли на заводе или будет брать расчет. Но он избегал своего напарника, и тот так ни о чем и не решился его спросить. Впрочем, Кевин видел, что из ящика, где Лерой держал инструменты, исчезли листки бумаги, на которых было что-то напечатано, что он больше не прячет в руке маленькую металлическую свистульку и что даже в кармане его комбинезона ее больше нет.

И все видели — и Лерою это было безразлично, — что он больше не улыбается. Он был неизменно вежлив со всеми, делал все, что было положено, не больше и не меньше. Но говорить ему было не о чем. И он никогда больше не пел.

БЕЖЕВЫЙ С ЗЕЛЕНЫМ

Для Кевина устроиться на автомобильный завод было все равно, что ребенку получить билет в пугающую и манящую волшебную страну новых предметов, звуков, красок и запахов. И даже медицинский осмотр, во время которого им пришлось долго дрожать от холода раздетыми, в одних носках, и который другие проклинали, потому что им он напоминал армию, Кевину, недавно приехавшему в Соединенные Штаты и еще не научившемуся скрывать удивление, показался интереснейшим приключением. Некоторые из парней в очереди ворчали и чертыхались, другие стояли молча, стесняясь своей наготы; Кевина же, рослого, крепкого, как дуб, белокожего, с огненно-рыжей шевелюрой и веснушками, рассыпанными по лицу и широченным плечам, больше занимало сложное устройство рентгеновского аппарата, а самым удивительным было то, что их осматривают бесплатно.

— Попробовали бы мы пойти к врачу, чтобы нас так осмотрели, — заметил он стоявшему впереди парню, — уж наверное, это пахло бы не одной сотней долларов.

Никто не посмеялся над его наивностью — сразу было видно, что он иммигрант из вновь прибывших, да и, потом, с таким верзилой вообще лучше не связываться. После осмотра представитель администрации коротко проинструктировал их и повел в здание цеха, и тут уж Кевин дал волю своей природной восторженности.

— Вы только посмотрите! — ахал он.

Он был ошеломлен этим громадным, необъятным царством бетона и стали. Они миновали последний конвейер, на котором цепочкой двигались блестящие, отполированные машины; обогнули пирамиду из аккуратно сложенных шин; прошли мимо неулыбчивых рабочих, которые маленькими плоскогубцами ловко закрепляли на сиденьях обивку, мимо сварщиков, водивших по металлу огненной струей, мимо рабочих, огромными молотками пригонявших крышки багажников, мимо похожих на космонавтов людей в туго завязанных у запястий и вокруг горла комбинезонах с капюшонами и в специальных деревянных башмаках, в которых они входили в окрасочную камеру; провели их и под подвесным конвейером, на котором, покачиваясь, двигались хромированные решетки и разноцветные крылья: желтые, голубые, зеленые, красные и светло-шоколадные — таким Кевину представлялся цвет беж, мягкий и нежный бледно-бледно-коричневый.

Наконец его привели в кузовной цех, показали, как отбивать приход и уход (ну разве не чудо — суешь в щель карточку, и часы автоматически отмечают время с точностью до секунды!), и затем представили новому начальству. Мастер закурил сигару, записал номер карточки Кевина на листе бумаги, прикрепленном к доске, и без дальнейших церемоний подвел его к высокому негру по имени Лерой, которому нужен был напарник, чтобы прицеплять чугунные крюки к движущимся на конвейере кузовам.

Кевина послали в инструменталку за фартуком, молотком и рукавицами, и он заблудился. Второй раз он заблудился по дороге из столовой, где обедал вместе с сотнями других рабочих, по Лерой выполнил и его работу, так что никто ничего не заметил; ему же таким образом удалось увидеть то, чего он мог не увидеть за много месяцев работы, а то и вообще никогда: груды стекла (возможно, это была пластмасса, стекло вряд ли могло так изогнуться); прямо тут же, в здании, рельсовые пути с товарными вагонами, из которых горластые грузчики вытаскивали отштампованные стенки автомобилей, аккуратно упакованные ярко-красные моторы и какие-то блестящие черные внутренности, которые Кевин даже не знал, как называются; платформы с огромными серебристыми контейнерами, извергавшими из себя чугунные и алюминиевые детали; побывал он и в цехе, где блестящие новенькие автомобили, по мере того как они величавой вереницей проплывали мимо молчаливых чумазых рабочих, украшались сверкающей хромированной отделкой и всем прочим.

И как можно было не растеряться среди этого кипящего вокруг фантастического карнавала, среди этого вихря шума, цвета и запаха? Кевин стеснялся спрашивать дорогу. Впоследствии он узнал, что в каждом проходе на столбах указаны цифры и буквы и если ты знаешь индекс своего цеха, тебе легко проложить трассу в этом микрокосме по его параллелям и меридианам.

Но разобраться во всем этом поначалу было не так просто. По натуре общительный, Кевин быстро сдружился с некоторыми рабочими на конвейере, не говоря уж о его напарнике Лерое. Однако он робел перед этими людьми, потому что все они, и даже негры с Юга, которые наверняка учились меньше, чем он, знали, казалось, все на свете и их ничем нельзя было удивить. Он понимал, что даже такому доброжелательному человеку, как Лерой, его восторги перед чудесами этого сказочного завода могут показаться нелепыми. «А как получается, что можно спускать воду в туалете, если он подвешен к потолку и соединяется с полом только лестницей?», «А правда газовые горелки похожи на факелы в старинных замках, тех, что показывают в кино?», «А как удается сделать, что под конец все части машины соединяются и желтые крылья опускаются именно на желтые кузова?» И, не желая больше выставлять себя дураком, он решил помалкивать.

Даже люди, жившие с ним в одном доме — он поселился в ирландском квартале, — казались ему какими-то равнодушными. Толстяк О’Бэннон, владелец ирландского клуба «Трилистник»[24], тот лишь зевнул, когда Кевин стал рассказывать ему, что это значит — быть частицей грандиозного процесса, в результате которого с конвейера ежедневно сходят триста автомобилей. Люди состоятельные, вроде угрюмого гробовщика Фэррела и этой лисы Флаэрти из туристского агентства «Эмералд Турист Сервис», которое находилось в соседнем доме, прямо сказали ему, что приходят к О’Бэннону выпить по кружке пива и посмотреть бейсбол, а не выслушивать его впечатления о заводе, — не то чтобы