Император хотел перебить, но Сенека продолжил:

— Но если учесть, что твое желание помочь девушке было бескорыстным, то твой поступок является блестящим примером того, как следует поступать всему Риму, чтобы спастись от себя самого.

Просияв от похвалы, Нерон сказал:

— Когда она выслушала мои слова, я хотел дать ей денег, но она улыбнулась мне очень скромно и поблагодарила меня за то, что я хотя бы выслушал ее. Она хотела уйти и отказывалась от помощи, и мне пришлось настоять, чтобы она взяла кошелек с золотыми монетами. Я должен был это сделать, чтобы она непременно смогла вернуться к достойной жизни.

Сенека положил на плечо императору руку и прошептал:

— Боги видят наши поступки и сокровенные мысли. Мы можем наряжаться пред глазами смертных, но боги видят нас обнаженными и знают настоящий язык наших тел. И я уверен, что сам Юпитер гордился тобой сегодня.

Нерон пожелал своему наставнику спокойной ночи и покинул его комнаты. Он шел по лабиринту дворцовых коридоров уверенно, потому что был приемным сыном Клавдия и его наследником, и ему были известны тайные переходы и пути напрямик. Но лучше всего знал он дорогу в покои своей матери.

Подумав о ней, Нерон вздрогнул. Они с Агриппиной более не были близки, как когда-то. Часто ее поступки вызывали его ярость, и иногда ему приходилось признаться себе, что в душе он ее ненавидит. И она теперь тоже его ненавидела и даже проговорилась однажды, будто испытывает к нему все большее презрение и сделала большую ошибку, отстранив от трона родного сына Клавдия, — Британика. А тот очень быстро повзрослел и теперь мог, вне всяких сомнений, с ее помощью тоже претендовать на престол. Но Агриппина с Британиком очень сильно его недооценили. Они дорого заплатят за это.

И сейчас у Нерона было кое-что, что он должен был сказать своей матери. И он был императором, поэтому неважно, чего это ей будет стоить.

Он дошел до ее покоев в западной части дворца. Окнами они выходили на то место, где Нерон намеревался построить величайшее здание в мире, вечный памятник своему правлению — великолепный амфитеатр с тысячами колонн, где можно будет устраивать великие представления. Он уже все спланировал в уме и уже назвал это чудо своим именем, хотя постепенно вынужден был согласиться с архитектором, что настоящее имя дарителя будет храниться в секрете и будет известно лишь им одним. Здание он назовет «Колизей», и когда он торжественно откроет его, то восхитит мир этим удивительным именем. А еще он думал о гигантском дворце, украшенном золотом, — совсем не таком, как дворец Клавдия. Если бы только смог он снести эти грязные домишки между холмами Палатин и Эсквилин! Но это все были планы, которые могли подождать еще несколько лет. Сейчас ему нужно будет кое-что сказать матери.

Двери в комнаты Агриппины были закрыты, но по праву императора он вошел без стука. Слуги и служанки матери сидели в прихожей, пили и ели. Едва он вошел, все сразу встали, рабы пали ниц, а слуги низко склонились.

— Где мать императора? — спросил он.

Главная служанка, не поднимая головы, сказала:

— Госпожа Агриппина рано отправилась в постель, цезарь, она пожаловалась на усталость ума и тела…

Нерон прошел и распахнул дверь в спальню матери. Чуть постояв на пороге, он вошел в комнату и закрыл дверь. В полумраке он различил на кровати ее силуэт. Весь его гнев испарился, словно вода в жаркий летний день. Глядя на очертания под легким покрывалом ее стройной фигуры, он улыбнулся. Они столько пережили вместе: ссылку, возвращение, ее брак с Клавдием… Несмотря на все отвращение к старому императору, она мастерски заставила его сделать своим наследником Нерона даже при наличии родного сына Британика. Если бы только теперь она не пыталась влиять на него и стать могущественной, как сам император! Если бы она удовлетворилась ролью самой могущественной женщины в империи, не стремясь стать могущественнее мужчины! Все это очень раздражало Нерона.

Но сейчас она дышала столь тихо, выглядела столь молодой и невинной… Он подошел поближе и слегка кашлянул. Агриппина шевельнулась и открыла глаза:

— Нерон?

Присмотревшись, она увидела, что в комнату действительно вошел ее сын. Он почти не разговаривал с ней уже два месяца, а если что-то говорил, то в спешке и холодно-любезно. А теперь он пришел к ней как в старые времена.

— Нерон? Что ты хочешь? — спросила она.

Нерон направлялся к ней, чтобы заставить ее покинуть Рим — за все заговоры с Британиком, но внезапно, как ребенок, захотел ее одобрения.

— Ты можешь гордиться мною сегодня, мама, — сказал он неожиданно высоким голосом, который появлялся всегда, когда он разговаривал с ней. — Я гулял по городу с друзьями и нашел девушку, которую избил и выгнал хозяин. Я помог ей и дал денег, и потому боги улыбнулись мне. Это был хороший поступок, правда, мама?

Агриппина приподнялась на локте:

— О, мой дорогой мальчик, это был хороший, добрый поступок. Такие поступки делал твой дядя Калигула до того, как боги лишили его разума. Да, Нерон, это был прекрасный и благородный поступок, и я очень тобой горжусь.

— Знаешь, мама, я не взял взамен ничего, хотя уверен, что она с радостью согласилась бы на все… Кажется, стоики не должны так поступать, но… мне сегодня нужна награда, мама. Моя плоть жаждет награды.

Она улыбнулась и приподняла покрывало. Она лежала обнаженная, ее тело было теплым и розовым от жара перин. Она протянула к нему руки:

— Иди ко мне, мой сын, мой муж и возлюбленный. Приди к своей Агриппине и позволь ей испытать радость, которую могут испытать только мать и сын. Приди, мой мужчина, мой сын, мой муж!

55 год н. э. Двор Прасутага и Боудики

— Дитя, — обратилась Боудика к своей младшей дочери Таске, — ты еще слишком мала…

Ребенок упрямо покачал головой:

— Нет, мне уже шесть. Ты сама рассказывала, как вместе с родителями ходила в священную рощу. Почему мне нельзя с тобой?

Боудика попыталась сдержать улыбку — она знала, что, только действуя как суровая мать, она сможет обуздать этот дикий и мятежный дух.

— Я все сказала! — отрезала она.

— И я говорю! — крикнула Таска, топнув ножкой по мраморному полу. — Я пойду с тобой и Каморрой. Я не останусь здесь!

— Таска, — повысил голос уже отец, — ты не смеешь разговаривать с матерью в таком тоне!

— Почему? Потому что она королева? Она не берет меня с собой, папа, и это неправильно. Если я не смогу пойти с мамой и Каморрой, то никогда не буду с вами разговаривать! Я убегу и буду жить в полях с овцами и козами, и вы никогда меня больше не увидите. Я убегу, умру в поле, и вы будете жалеть. Всегда!

Боудика покачала головой. В то время как Каморра, старше всего на год, спокойная и решительная, была очень похожа на отца, Таска, полная еще детских страстей, была уменьшенной копией самой Боудики. «Ах, — подумала она, — да помогут боги тому, кто возьмет Таску в жены».