Света в сараюшке не было, людей, естественно, тоже.

– Интересно, прием пожертвований преподобному бодхисаттве Ханакумбе Дзидзо тоже закрыли?

Я не ожидал ответа от Студента, но все-таки обернулся и посмотрел на него.

– Это же запись. Ее автоматически повторяют каждый час.

– Может, это хор клуба «Помоги!»?

– Понятия не имею… Пойдем посмотрим? Большинство тачек брошенные. Их хозяева – пациенты, которых госпитализировали. К больным почти никто не ходит, и если кто умер, тачила так здесь и стоит. Вон там, ближе к въезду, должны быть посвежее, которые еще ездят… Давай поищем?

– Угнать собираешься?

– Они же никому не нужны, их даже на металлолом не берут. За такой угон еще спасибо должны сказать.

Вдруг из-за брошенных машин неуклюже выползла металлическая конструкция, которой на автостоянке явно было не место. Сомнений быть не могло – это моя кровать. Студент, похоже, ее еще не заметил. На таком ветру издаваемый ею скрип можно было услышать, только если специально прислушиваться. Стараясь, чтобы кровать не попала в круг, который вырывал из темноты луч фонаря, я решил подзадорить Студента:

– Когда человека что-то мучит, лучший способ развеяться – погонять ночью на машине. И потом, угон автомобиля по сравнению с убийством – среди незначительных проступков самый незначительный. Как тебе вон та «тойота»? Даже протектор на шинах нормальный.

– Не люблю голубой цвет. Хотя если ключ торчит в зажигании… Тут уж не до жиру.

Я дал ему фонарь, помог снять цепочку на въезде, чтобы отвлечь внимание.

– Как я слышал, если ехать по этой дороге на север, там будет сосновая роща, а дальше – море.

– Говорят, когда-то там был пляж, люди приезжали купаться, поезд по одноколейке ходил туда-сюда три раза в день.

– Может, ветер носит теперь звуки прошлого?…

– Уж если оттягиваться ночью, то в городе. Туда надо ехать.

Как только Студент забрался в голубой универсал, на дорогу выползла моя кровать. Я залез на нее и лег на живот. Сунул голову в подушку, вдохнул собственный запах. Но не заплакал, а чихнул.

Студент, видимо, решил отвязаться от меня. Больше я о нем не слышал.

Кровать покатилась против ветра, за спиной я слышал жужжание набирающего обороты моторчика. Казалось, кровать пытается использовать подъемную силу ветра, чтобы облегчить свой вес.

Ветер вздымался, извивался, накатывал волнами. Пришлось накрыться одеялом с головой, иначе невозможно было дышать. Но несмотря на это, я чувствовал, что приближаюсь к месту назначения.

Ощущения, что кровать движется быстро, не было, она вроде катилась по рельсам, покачиваясь из стороны в сторону. Такое же чувство, как в подземном тоннеле, который привел меня к каналу. Я стоял на запасном пути, и мимо пронесся миниатюрный поезд из парка развлечений, в котором ехала девочка с глазами уголками вниз. Ведь это было? Так, может, это она прилетела сюда на ветре и зовет меня? Надо их как-то обозначить, чтобы не запутаться.

Опущенные уголки А… опущенные уголки В… опущенные уголки С…

Совершенно очевидно, что А – это медсестра, которую я впервые увидел в урологической клинике, а потом встретил снова. В – маленькая девочка из поезда, о которой я вспомнил только что. А С, конечно, девчушка из хора маленьких демонов в Сай-но Каваре. Непостижимая загадка. А вдруг А, В и С – одно и то же лицо? Если так и если это лицо представало передо мной в разном возрасте, неудивительно, что каждый раз оно выглядело по-другому. Если увижу здесь В, обязательно попробую спросить о розовом острове Садо на бедре.

Где-то совсем рядом зазвенел звонок. Настоящий. Иллюзии быть не могло. Одновременно из динамика послышалось:

– Прибывает последняя электричка из города. Просьба ожидающим пассажирам не заходить за белую полосу на платформе. Это опасно для жизни.

Раздался резкий свисток. Скрипнули колесики, и кровать остановилась. Я стянул одеяло с головы. Завывание ветра тут же прекратилось, будто кто-то вставил затычки мне в уши. Слух меня не обманул: кровать стояла у полутемной станционной платформы. Судя по всему, станция больше не использовалась, поэтому освещение было крайне скудное. Голоса, шаги, шорохи – платформа была полна звуков, но людей я не видел. Это не брошенная станция, скорее станция-призрак.

Посреди платформы располагалась комната ожидания, обшитая деревянными планками. Сквозь грязное оконное стекло маячила висевшая под потолком голая лампочка ватт на сорок – единственный источник света.

– Ты успел как раз вовремя, – послышался робкий нежный голос.

Окно комнаты ожидания было распахнуто наружу, из него выглядывала и махала мне рукой одна из трех моих знакомых. Не А и не С. Так могла махать только В.

– Успел к чему?

Я сполз с кровати; из кармана рубашки чуть не вывалились порнографические карточки, я быстро запихал их обратно.

– А ты не знал? Цирк приезжает.

– Цирк?

– Говорят, с ним приедет и похититель детей.

– Какой еще похититель детей?

– А ты, случайно, не есть тот самый похититель?

– Что за ерунда!..

– Он должен объяснить мне, кто я такая.

– Я хотел бы, чтобы мне объяснили, кто я такой.

– Может, зайдешь, чаю выпьешь?

На двери в комнату ожидания, однако, висел замок. В отступила от окна, согнула палец крючком, будто собиралась выудить меня, как рыбу. Или она предлагала лезть через окно? Посреди комнаты я заметил покрытую рыжей ржавчиной дровяную печку. Видно было, что ее не растапливали уже много зим. Вдоль стен друг против друга стояли деревянные скамейки. На одной из них был расстелен спальный мешок. В сидела на краешке скамейки и, глядя в зеркальце, подкрашивала губы. Конечно, это была она. Помада была чересчур яркая. Мне вспомнилось, какое странное впечатление она произвела на меня, когда я увидел ее в первый раз.

Рядом с печкой стоял деревянный ящик – такие ящики используют для грузовых перевозок. На голубом пламени переносной плитки закипал маленький чайник. Здесь же я увидел две алюминиевые кружки и пакетики с чаем.

В переложила в другую руку зеркальце, на задней крышке которого красовались белые буквы – JAL[21], и начала не спеша расчесывать волосы. Все ее движения резко контрастировали с ребячьим выражением лица. Возможно, она младшая сестра А, та, что пропала. Если подумать, становится понятно, почему ее волнует мысль о похитителе детей. Она его не боится, она ждет его появления. И для чего так разукрасила себя помадой? Не для того ли, чтобы ввести похитителя в искушение?

Я хотел было спросить ее о родимом пятне на бедре, но остановился.