Мы всё же переправились обратно через реку, оседлали дорогу Краслава – Дрисса и прождали всего-то до утра. Дорога здесь всё-таки оживлённей, а штабной автомобиль двигался вообще без охраны, не считать же охраной четырёх полицаев на двух мотоциклах. Знать, что мы вышли на тропу войны и двигаться без роты охраны при двух броневиках, – это вообще несусветная наглость. Сами виноваты.

Судя по допросу попавшегося нам гауптмана, в штабе охранной дивизии нехилая паника. Огромный треугольник Резекне – Екабпилс – Даугавпилс оцеплен и просеивается чуть ли не ситом. Только там задействовано два полка охранной дивизии и четыре карательных батальона с различными местными полицаями в качестве добровольно-принудительных помощников. Но, несмотря на все гигантские усилия, за всё время поймали только одну группу из троих человек. Ну как поймали? Видели издали вечером, как группа заходила в небольшой лес. За ночь туда подтянули два карательных батальона, никого не нашли, но нарвались на две растяжки в лесу и две мины ПМП в самой деревне.

Вот это для меня не новость. Ночью группа вернулась в деревню, ползком прошла через посты и отмахала километров десять в противоположную сторону. Именно поэтому они направление в лес и обозначили. Полицаи посчитали, что видели разведку диверсионного отряда, вернувшуюся в лес. Никому и в голову не могло прийти, что это диверсионный отряд в полном составе.

Впрочем, пусть побегают, никого в этих районах уже давно нет. Отработав в своих квадратах не более двух суток, группы ушли по своим маршрутам и уже давно вышли из-под облав. Стрелять они начнут через четыре дня и совсем в других местах. Это тоже оговорено с каждой группой отдельно.

Огромный лесной массив под Краславой, где находился склад горючего, тоже оцепили и четыре дня его обыскивали. В процессе поисков каратели потеряли две группы. Одну с концами, а вторую нашли на свою голову. Знающий «Погранца» как облупленного, я прекрасно представляю, как это было. «Погранец» перебил десяток полицаев, заскочивших на отдалённый хутор поживиться. Причём сделал это после того, как они, ограбив хуторян, возвращались обратно на реквизированной ими телеге.

Привыкшие к нашим приколам, упыри больше не трогают трупы и сразу вызывают сапёров или, укрывшись, стаскивают трупы, привязав верёвки. «Погранец» живописной кучкой накидал упырей на дороге, выпряг лошадок и отправил их пастись. После чего разгрузил телегу от халявных ништяков и поставил колёса телеги на прикопанные «лимонки». Два трупа, семь раненых, так сказать, небольшое дополнение к общим потерям.

Это только маленькие фактики из нашей весьма эмоциональной беседы с трясущимся от страха штабным чиновником. Наслушавшийся слухов о зверствах евреев из отряда НКВД и увидев «Гнома» с «Ежом», гауптман делал всё от себя возможное, чтобы не оказаться в петле. Хорошо, что он не знает, что «Ёж» с пленными делает. Зря гауптман опасался ребят. Зарезала его Тая.

Не менее ценной информацией поделился и полицай из охраны гауптмана, получивший от меня пулю в плечо. Информация касалась группы Давида. Рассказ выжившего тогда упыря здорово дополнил рассказ самого Давида.

Закончив свои проникновенные беседы со свежими покойниками, мы утопили их в ближайшем пруду. Не закапывать же? И так пришлось помахать лопатами – свои трофеи я топить не собирался. Оба мотоцикла и почти новую легковушку мы отогнали километров на восемь в сторону от дороги и спрятали технику в большом перелеске, выкопав для неё капонир и тщательно замаскировав. Здесь же и отдохнули остаток дня.

До конечной точки нашего маршрута оставалось, судя по карте, чуть меньше пятнадцати километров. За ночь и раннее утро мы их преодолели, выйдя из леса почти у Дриссы. До города оставалось всего километров шесть. В этих местах никто из наших групп не работал, и немцы это четко просекли. Именно поэтому наше справочное бюро в виде гауптмана двигалось практически без охраны.

С тех пор как здесь резвился Давид, прошёл почти год. Группу Давида затравили достаточно быстро только потому, что он действовал как неандерталец. Заскочил в район и пошёл как слон по посудной лавке, вырезая местных полицаев в деревнях, а когда дошёл до родной деревни и увидел пепелище на месте домов всех своих родственников, у него окончательно съехала башня. Давид и так-то был не слишком нормален и команду себе подобрал такую же.

Увидев в первой же деревне, что полицаи натворили за год, группа в полном составе моментально съехала с катушек. Упрекать мне этих ребят не в чем. Я и сам сошёл с ума именно в этих местах в начале сорок первого года, а Давид здесь родился, вырос, женился, у него родились дети, и в одночасье он потерял всё, что у него было. Представить себе, что он чувствовал, потеряв всех, кого он знал с самого детства, я просто не берусь.

Местные деревенские жители, на свою беду, мало чем отличались от тех, кому повезло оказаться рядом с убиваемыми еврейскими семьями, и они совершенно не скромничали в своих желаниях ограбить своих соседей, руководствуясь простым правилом: не пропадать же добру. Так что они просто забирали всё, что не выгребли с подворьев полицаи. Видимо, тогда Давид окончательно потерялся в этом мире.

Обнаружив во дворе того самого человека, которого он оставлял в качестве связного для нас, большую часть вещей из домов своих родственников, Давид, ни секунды не сомневаясь, вырезал всю его семью и сжёг его дом, считая того за пособника полицаев. После этого у группы не осталось ни единого шанса на жизнь. Человек был очень авторитетный, и группу Давида принялись травить даже местные жители.

Не знаю, пытался ли кто-то из его бойцов остановить своего командира или они сами были в таком же состоянии, но группа стальным катком прошлась по двум десяткам деревень, убивая всех, кто попадался им по пути. Причём жестокостью группа многократно превзошла местных упырей. Одних только повешенных, по рассказам чудом выжившего полицая, было больше четырёх десятков. Листовки Давид оставлял на каждом трупе, так что о нём очень быстро узнали, а так как Давид никуда не собирался уходить, то и обложили его так же быстро.

Первый раз Давид нарвался недалеко от Освеи. Потеряв половину своей группы, вырвался, сделал рывок на захваченной машине и ушёл аж под Миоры. Где опять очень громко выступил, повесив троих полицаев и втихую вырезав ножами ещё с десяток, поэтому о его выступлении узнали только утром. Из Миор Давид ушёл тихо, не прощаясь, и, делая короткие рывки по дорогам, ушёл сюда, к Дриссе. Именно здесь, совсем недалеко от города, Давид нашёл Таю.

Вот здесь, в этом посёлке, базировалась год назад и расквартирована до сих пор рота украинского карательного батальона. Именно отсюда они делают набеги на окрестные деревушки, уничтожая всех жителей, а вон в том длинном бараке живут от пятнадцати до тридцати местных девчонок, которых насилуют и убивают просто ради собственного развлечения. Здесь четыре месяца жила Тая, и отсюда её забрал Давид, положив остатки своей группы и уничтожив в коротком и безнадёжном бою около взвода карателей. Я узнал всё это от Давида и… от Таи.

Только мне она рассказала об этом. То, что с ней делали, она не рассказала даже «Фее». Рассказала мне. По пьяни. Получив информацию от тогда ещё живого Давида, я отложил это в далёкий загашник своей памяти и достал её только тогда, когда мы вместе с Таей ухаживали за «Феей». Подождав, когда «Фея» в очередной раз забудется тяжёлым наркотическим сном, я напоил девочку до невменяемого состояния и узнал всё.