– А до каго ж вы тады́?[11]

– Я Савелия Демченко ищу! Знаете такого?

Митька вздрогнул, нахмурил брови и невольно отшатнулся.

– Гэ́тга варажы́ну? Вунь яго хата! – Митька указал на ветхий домишко с соломенной крышей, возле которого стояла старая телега и паслись куры. – Пйшли́, брацельник! А то хутка сонца узыдзе, и тады́ клева зуси́м не будзе![12] – лопоухий схватил брата за руку и силком потащил к речке.

Веня покачал головой и направился к указанному пареньком дому.

* * *

Когда Веня сам открыл калитку и поднялся на крыльцо, он увидел на двери замок, но тут же облегченно вздохнул, услышав с другой стороны двора стук топора. Веня обогнул хату и увидел захламленный двор, большую часть которого занимал широкий верстак, заваленный стружками. Рубанок, ржавая банка с гвоздями, двуручная пила и деревянный ящик с ручкой, наполненной прочим нехитрым инструментом, висели, лежали или просто валялись во дворе. Тут же у сарая стояли несколько новеньких лавок, пара затейливых табуреток и резной наличник для окна. Сам хозяин – патлатый и седовласый, но не особо старый мужик, стоял, согнувшись над верстаком, и точил на нем какую-то чурку. Среднего роста, жилистый и крепкий, он был одет в солдатское галифе и клетчатую рубаху навыпуск. На голове у мужчины была надета сделанная из газеты пилотка. Он деловито дымил самокруткой. Увидев у себя во дворе гостя, хозяин отложил топор, убрал наполовину оструганное поленце и вытер руки о штаны.

– Вы па яки́м пытанни, таварыш?[13] – поинтересовался столяр, после чего поплевал на пальцы и загасил ими свою самокрутку.

– Мне нужен Савелий Демченко! Это вы? – поинтересовался Веня.

Демченко тут же перешел на русский язык:

– Я Демченко. Вы ведь не местный. Я хотел сказать, не из нашего колхоза, верно?

– Верно. Я из милиции…

Демченко дернулся, как-то неестественно скривил лицо и снял с головы свою пилотку.

– Ну что ж, тогда пройдемте в дом. Или я должен проследовать за вами?

Мужик шагнул к дому, но Веня жестом остановил его.

– Пока что никуда следовать не нужно… и давайте поговорим здесь! Я приехал издалека и слегка устал от духоты, которая царит в плацкартных вагонах.

Мужик склонил голову, потом кивнул и уселся на самодельную деревянную лавку. Он явно нервничал, хоть и старался не подавать виду. Вене почему-то вдруг стало жаль этого простого трудягу, которого даже спустя столько лет не любят те, кто живет и трудится с ним рядом. Веня попробовал улыбнуться, Демченко словно бы и не заметил этого, его слегка трясло:

– Ну что ж, давайте поговорим… Вы говорите, что приехали издалека… Откуда, если не секрет?

Веня взял еще одну свободную скамейку и тоже сел.

– Я приехал из Пскова.

– Ух ты! И чего ж от меня понадобилось псковским милиционерам? Насколько себя помню, в Пскове ни разу не был…

– Зато в Череповце успели побывать, об этом и пойдет речь!

Демченко хмыкнул и поежился.

– Ну да, ну да! Стоило ли сомневаться, что речь пойдет о моих деяниях в этом злосчастном городе… Я ведь уже говорил, и не раз: и тем, кто меня допрашивал, потом следователю и на суде…

– Меня интересуют все члены диверсионной группы Рауха! Я хочу, чтобы вы рассказали мне о каждом из них, причем для меня важна любая мелочь…

Губы Демченко сжались, в глазах вдруг блеснули недобрые искорки:

– Все, что я знал, я уже рассказал, и не раз!

– Не хотите сделать это еще раз?

– А зачем?

Веня огляделся и указал на стоявшие возле сарая изделия из дерева.

– А вы ведь, судя по тому, что я вижу здесь, настоящий мастер своего дела.

Демченко процедил сквозь зубы:

– Да уж, столярить умею. Меня отец учил. Он тоже был знатный мастер. Столяр – он же сродни художнику…

– Да, я это вижу, вы хороший мастер и работаете для людей.

– Само собой.

– Но вас здесь все равно не особо любят!

Демченко вдруг сразу как-то осел и вытер ладонью сухие губы.

– Оно и немудрено. Если вы явились сюда, то наверняка многое обо мне знаете. А, впрочем, я ничего ни от кого и не скрываю. Для всех, кто меня знает, я все еще предатель. Изменник Родины. Враг народа.

– А разве это не так?

Демченко хрипло рассмеялся, закашлялся и сухо прохрипел:

– Да, я оступился. Испугался и согласился помогать этим выродкам. Страх присущ любому живому существу. Разве вы сами ничего не боитесь?

– Боюсь. Но трус не тот, кто боится, а тот, кто не может преодолеть свой страх.

– Наверное, вы правы. Я мог бы многое сказать в свое оправдание, но не буду. Да, так уж случилось, и поделом мне. Да… все смотрят на меня как на прокаженного. Все… даже дети.

Веня почему-то вдруг почувствовал себя неловко, он попытался подбодрить собеседника и тихо сказал:

– Знаете, я почему-то верю вам.

– Что?

– Верю, что вы сожалеете, что вы не трус и не предатель, а оступиться действительно может каждый. И теперь у вас есть шанс хотя бы частично загладить свою вину. Так помогите же нам найти убийцу.

– Убийцу? – Демченко задержал дыхание, прикрыл глаза ладонью и сильно на них надавил. После того как он убрал руку, он выпрямился и твердым голосом сказал: – Я вас услышал, а теперь спрашивайте, что вас интересует…

г. Дю́рен, Германия, 11 ноября 1941 года, 9 часов утра…

Опираясь на резную самшитовую трость, генерал Шлоссер вышел на крыльцо здания городской ратуши и расправил плечи. Несмотря на то что на дворе еще была лишь середина осени, легкий морозец уже щипал щеки и нос, однако генерала это не особо тревожило.

На днях его старый приятель Курт Бауман – командир первой роты двадцать пятого танкового полка, воевавшего под началом генерала Гота, прислал Шлоссеру письмо, где сообщил, что они уже атакуют Калинин и что у них уже в октябре начались морозы и выпал первый снег. Бауман писал, что поначалу они этому радовались, так как осенняя распутица сильно затрудняла наступление и могла помешать планам фюрера завершить военную операцию до начала зимы. Даже танки вязли в русской грязи.