самые жесткие меры к нарушителям труд. дисциплины, больше обсуждать в коллективе и товарищ. судах случаи нарушения труд. дисциплины и правил общежития. Предложение тов. Гасанова о выделении общественного обвинителя поддерживаем. Постановили: Агаева Аширгельды – выделить» (л/д 144 – 145). Вот тебе и на! Чья же это светлая голова придумала такой порядок – общественного обвинителя выдвигать до суда? А как же, дорогие товарищи, закон? Как же эта вот статья, что «никто не может быть признан виновным иначе, как по постановлению суда»?

Очень интересно было читать вторичные показания Анатолия Семенова, написанные им собственноручно в присутствии следователя Агаева. «Уходя с вокзала, Клименко Виктор не прощался и ничего не сказал… Женщина указала на Клименко Виктора. Она его опознала по внешности, росту и по одежи, даже знала она, что он заикается. Нас всех показали вместе, и она твердо (подчеркнуто) опознала его и показала на него, поэтому считаю, что Клименко Виктор напал на нее и нанес ножевое ранение, отчего она дня через четыре скончалась…»

Даже человек, не знающий последующего, должен бы обратить внимание на чрезмерный обвинительный пыл допрашиваемого, который был к тому же приятелем Клименкина. Откуда он, этот пыл?..

Но близится к завершению первый том. И надо еще следствию доказать, что ничего удивительного нет в том, что на пиджаке Клименкина – ни кровинки. Тот же врач, он же медэксперт Кадыров, который писал, что одежда Амандурдыевой была вся в крови, проводит новую экспертизу – уже в июле – и пишет: «Учитывая четырехслойную одежду и характер повреждений на теле гр‑ки Амандурдыевой, можно высказать, что кровь пострадавшей могла не попасть на одежду Клименкина…»

Все. Пирамида обвинения выстроена. И следует постановление о предании суду, подписанное членом Верховного суда ТССР Д. Джапаровым, где черным по белому написано: «По делу собраны достаточные доказательства для рассмотрения его в судебном заседании, грубых процессуальных нарушений не усматривается…»

И, наконец, протокол судебного заседания от 28/VIII‑70 г. 213 – 227‑й листы дела. 13 страниц, написанных от руки (если не считать анкеты обвиняемого).

Показания врача-хирурга Атаева (он-то и просмотрел сквозное ранение в почку!): «Она рассказала, что на нее в туалете напал русский парень в коричневом пиджаке, заикался при разговоре, и он же нанес ножевые ранения. Она сказала, что его может опознать… Она была в нетяжелом состоянии, восемь ранений, все, что она рассказывала, в здравом уме и сама показала на подсудимого».

Но вот свидетель Бердыев Аман (милиционер): «С женщиной не разговаривал, так как она была плоха».

Сестра медпункта: «Одежда ее была вся в крови…»

Адвокат Агаджаев: «Я считаю, что ст. 106 п. 1, 6 и 157 ч. III следствием не доказаны. А ст. 249 ч. III я считаю доказанной (хранение ножа). Но, учитывая молодость, определить Клименкину минимальную меру наказания».

Но что все эти нюансы Джапарову?

Уже в шесть часов вечера приговор был вынесен и судебное заседание закончено. Можно наконец чай пить.

А на 249‑м листе дела – акт об уничтожении ножа, подписанный следователем Абаевым.

Все.

Так где же, где же он, критерий, граждане дорогие? Как же, действительно…

Критерий

Том первый, лист дела 250‑й:

Телеграмма:

«Вышлите копию приговора делу Клименкина Виктора Петровича, осужденного 28 авг. исключительной мере

Член Верхсуда Союза

Данилов»

Лист дела 252‑й. Заявление матери осужденного Т. В. Клименкиной: «Прошу Вас выдать мне копию приговора…»

Жалоба Григория и Анатолия Семеновых в Верховный суд – на неправильное ведение следствия.

Жалоба Виктора Каспарова.

И, наконец, протест, подписанный С. Г. Бариновым, заместителем Председателя Верховного суда СССР…

Так вот же он, критерий, дорогие товарищи сограждане. Нет, не высокий пост Баринова Сергея Григорьевича, автора протеста. Не в этом дело. А вот:

«…из дела видно, что опознание Клименкина органами расследования произведено с грубым нарушением требований ст. 165 УПК Туркменской ССР…»

Далее:

«Необходимо проверить адресованное в Верховный суд СССР письмо инспектора уголовного розыска линейного отделения милиции Каспарова. В своем письме Каспаров указывает, что он… был очевидцем грубого нарушения закона работниками милиции…»

Вот же он, критерий, дорогие сограждане. Простой и ясный критерий: закон.

Закон, над созданием которого бились умы, знающие, сколь нелегко судить человека, сколь трудно пробиться сквозь мотивы и эмоции участников дела…

Закон, который для того и принимается, чтобы следовать ему неукоснительно и тем самым максимально приблизиться к справедливости.

Закон, выполнение которого только и может дать нам всем равные права друг перед другом и не позволить одним безнаказанно измываться над другими.

Закон, который, делая нас ответственными за свои поступки, освобождает нас.

Закон, обязательный для всех.

И для вас, старший лейтенант, старший следователь Ахатов.

И для вас, следователь Абаев.

И для вас, уважаемый член Верховного суда Джапаров.

Забегая вперед, добавим: и для вас, многоуважаемая Наталья Гурьевна Милосердова, и для вас так же, милая учительница Валентина Дмитриевна Никитина. Ни ваши служебные, Наталья Гурьевна, ни ваши человеческие, Валентина Дмитриевна, эмоции не должны заслонить для вас закона, коли уж вы поставлены судить людей.

Закон – вот что спасает всех нас – должно спасать! – от произвола, от несправедливостей. От беды.

И никакие должности; никакие пристрастия не освобождают нас от обязанности неукоснительно следовать закону. Общему для всех. Несмотря на то, что мы все такие разные, позволяющему нам жить по-человечески.

Вот что стало мне ясно после прочтения первого тома. И я понял, что всегда разделяло многочисленных участников дела Клименкина, разбивало их на две разные группы. Отношение к закону.

Печальная поэма

Два дня, с утра и до вечера, читал я тома «дела» Клименкина в холодном помещении горсуда Мары.

Это была поэма. Это была трагикомедия жизни, выплеснутая на бумажные листы.

Я видел злого, настойчивого Ахатова, не желающего ни за что в жизни признавать свою неправоту, свою вполне понятную, в общем-то, первоначальную ошибку. Я видел беспомощного Абаева, готового в этой беспомощности на что угодно – настолько несоизмерима для него была ценность жизни своей и чужой. О законе говорить Абаеву было бы бесполезно – он бы просто не понял, о чем речь: ему надо было провести следствие, выполнить свою работу – и при чем тут закон?

Но вот вмешался в дело Бойченко – и мертвящим холодом повеяло от страниц. Еще не видя, я пытался представить себе его… Худощавый, тонкогубый, элегантный… Спортивный, наверное, умный… Он-то знал, что такое закон, понимал его силу. И – использовал его в своих целях. Множество фотографий, схем… Допросы, опросы, очные ставки. Он не жалел времени и бумаги.