адвокаты, здесь Владимир Васильевич постарается мне помочь. Он тут же снял трубку, позвонил куда-то, выяснил, что Бойченко должен как раз сейчас быть на процессе, позвонил прямо в суд и попросил к телефону адвоката Бойченко.

Я смотрел на доброе, какое-то даже домашнее лицо Владимира Васильевича и ждал. В голову лезла почему-то идиллия: телевизор, мягкий диван или кресло, внук Владимира Васильевича у него на коленях… Наконец кто-то там подошел к телефону, и Владимир Васильевич сказал в трубку:

– Петр Данилович? Это Петухов, здравствуйте. Тут вот товарищ из «Литературной газеты», он хотел бы с вами встретиться…

Даже мне было слышно, как громко и надрывно зазвучал в трубке мужской голос:

– Мне не о чем с ним говорить! Некогда! Я не могу!

– Но, Петр Данилович, он специально приехал из Москвы, сидит сейчас у меня.

– Нет! Нет! Так и передайте. Нам не о чем говорить!

Что-то еще он сказал, Владимир Васильевич слушал, с виноватой улыбкой глядя на меня, и наконец положил трубку.

– Ничего не получается, – сказал он. – Он очень рассержен на ваших корреспондентов. Знаете, я сейчас познакомлю вас с Худайберды Алланазаровым, вы попросите его, он вам поможет. Так, что еще? – спросил он, помолчав. – С Аллаковым вы тоже сможете встретиться у нас, я ему позвоню. А вот с Милосердовой, к сожалению, ничего не получится.

– Владимир Васильевич, нельзя хоть в двух словах рассказать о ней. И еще мне очень важно на нее посмотреть. Может быть, у вас фотография есть?

– Ну что ж. Давайте посмотрим ее личное дело.

Судья Алланазаров

Худайберды Алланазаров вошел быстро, энергично. Он был невысок ростом, кругловат, черноволос и черноглаз, полон жизни. Улыбка как бы сама собой вспыхивала на его бодром округлом лице.

Хотя процесс, который он вел, закончился четыре с половиной года назад, он хорошо помнил детали.

– Предварительное следствие было проведено Ахатовым из рук вон плохо, – сказал он, – и в этом все дело. Упущено было время, не собраны важные улики, которые уже нельзя восстановить за смертью потерпевшей и ее мужа, – вот в этом роковая особенность дела: все умерли – и концы в воду. Тут нужно было особенно тщательное и толковое расследование, а Ахатов что? Отрапортовал поскорее, а потом слепил следствие кое-как. Расхождений было очень много – на показания врачей, разумеется, повлияло то, что не заметили проникающего ранения в почку.

Худайберды Алланазаров знал дело не только на стадии второго процесса, где он был председателем, но и в его окончательном виде. После внесения протеста прокурором Виктором Петровичем именно Алланазаров был председателем судебной коллегии, которая рассматривала протест, а следовательно, и дело. Поэтому я спросил его о следователе Бойченко.

– Это очень хороший следователь, опытный, умный, но, понимаете, прокуратура портит людей, давая им заведомо плохие дела. Из ведомственных соображений она думает больше о своем престиже, чем о самом деле. А потому следователи ищут обычно только уличающие показания.

– Он переведен в адвокаты в связи с делом Клименкина? – спросил я.

– Нет, видите ли…

Алланазаров замялся и рассказал о том, что следователь по особо важным делам был якобы замешан в историю, связанную со взятками, и хотя определенности, как и в деле Клименкина, тоже как будто бы нет, однако ему все же пришлось уйти.

– А Ахатов? – спросил я.

Ахатова отстранили после нашего определения, сказал Алланазаров, но с некоторой неуверенностью, и я вспомнил, что в Мары мне говорили обратное. Ахатов никак не пострадал после второго процесса, вмешивался в следствие и перед третьим, и перед четвертым судами. В тюрьме он оказался за взятки.

– Клименкин оправдан за недоказанностью, сказал я. – А как вы все-таки считаете: он убийца?

– Трудно сказать, – усмехнувшись, ответил Алланазаров. – Путаницы много. Некоторые факты можно повернуть и так, и эдак. Например, в показаниях потерпевшей записано о парне «пельтек». Это по-туркменски «картавый», хотя может быть, и «заика». Но вообще-то «заика» будет «сакав». Таких расхождений много в деле.

– А что вы думаете о Каспарове?

– Он обижен на милиционеров, его упорство с этой точки зрения понятно. На опознании он вряд ли был…

На мой вопрос, интересное ли вообще это дело в ряду других, Алланазаров сказал, что очень интересное, и признался, что пишет о деле Клименкина целый роман.

– Какая же главная мысль? – поинтересовался я.

– Вот эта двусмысленность, оценочность, неопределенность истины.

В конце разговора с Алланазаровым я попросил его помочь мне встретиться с Бойченко и рассказал о неудачной попытке Петухова.

– Странно он ведет себя, – сказал я, имея в виду Бойченко. – Меня интересуют объективные обстоятельства дела, а от кого же я могу узнать их лучше, чем от следователя? Я ведь на самом деле хочу разобраться.

Алланазаров обещал помочь. И помог.

Экс-следователь, адвокат

Я вошел в одноэтажное, довольно невзрачное здание юридической консультации. Разыскал Юсупа Мурадова. Он внимательно посмотрел на меня.

– Здравствуйте, – сказал я. – Я от Алланазарова Худайберды. Он вам звонил… Петр Данилович еще не приходил?

– Да, Алланазаров звонил. Петра Даниловича еще нет. Но вот-вот должен быть. Вы пока пройдите за мной. Посидите здесь. Петр Данилович придет, я с ним сначала поговорю, а потом позову вас.

Он отвел меня в соседнюю маленькую комнатку и вышел. Я остался один. Однако сидеть пришлось недолго. Петр Данилович был пунктуален. Я услышал громкий, уверенный в себе и довольно приятный голос.

Наконец Юсуп Мурадов позвал меня. Я вошел в приемную. За пустовавшим ранее столом сидел теперь довольно красивый человек лет тридцати с небольшим. Он встал мне навстречу и протянул руку для пожатия. Да, голос у него был приятный – достаточно громкий, уверенный и спокойный. И улыбка приятная. Он был высок, отлично сложен, спортивен.

– Садитесь, – приветливо сказал он и показал на стул. – О чем же вы хотели со мной говорить?

Чуть-чуть чувствовался украинский выговор. И в улыбке тоже был чисто украинский оттенок лукавства.

– Да ведь вы уже знаете, наверное, – сказал я. – О деле Клименкина, конечно. Теперь все закончилось, а мне хотелось бы разобраться объективно.

– Объективно? Ну что ж, это хорошо. Правильно. А то тут ваши корреспонденты намутили воду.

И он опять очень обаятельно улыбнулся.

В этот момент к столу Бойченко нерешительно приблизилась женщина, по-видимому, туркменка. На руках ее был грудной ребенок. Бесконечно смущаясь, она наконец выговорила через силу:

– Извините, пожалуйста… Я… Вы помните?

Умоляющие ее глаза смотрели на Петра Даниловича.

Оторвав добрый, излучающий добродушие взгляд от меня, Бойченко повернул лицо к женщине, и я увидел, как мгновенно и почти неузнаваемо изменилось его