И было не очень ясно, кому адресован вопрос – вошедшему или самой себе.

С работы она вышла поздно. Ей не хотелось встречаться с коллегами, ей не хотелось видеть Колесника. Ей не хотелось ни с кем разговаривать. Было ощущение пустоты и усталости. Как психолог, она знала, что такие состояния не всегда связаны с реальным переутомлением. Такое состояние – это защитная реакция. Она появляется, когда человек вынужден сделать решающий шаг или преодолеть что-то. Соломатина это знала, но от знаний и опыта сейчас было мало проку. Одной из самых последних она вышла из здания, на автобус не пошла, а медленным шагом двигалась по направлению к метро. Инна прекрасно понимала, что так она будет до ночи добираться домой. Но от одной мысли, что ей предстоит с кем-то заговорить, встретиться глазами, сидеть с кем-то рядом – от этой одной мысли ей становилось плохо. Окажись она сейчас на необитаемом острове – это было бы счастье. Она бы смогла разобраться с тем, что творится в ее жизни, в ее душе. Но большой город не предполагает одиночества. Прошагав приличное расстояние, Соломатина опомнилась и поспешила к автобусной остановке. Как она доехала до метро, она не помнила. Так же машинально она проехала положенное число станций, сделала пересадку и наконец оказалась дома. Только открывая ключом дверь, она подумала, что это полный идиотизм – иметь машину и добираться на двух видах транспорта. Хотя последнее время она редко садилась за руль, потому что с работы обычно уезжала с Колесником. И были дни, когда он заезжал за ней и на работу они ехали вместе.

Соломатина зажгла в доме свет, прошла на кухню, налила себе воды, сделала глоток и расплакалась. Она почувствовала, что не в силах больше сдерживаться, и зарыдала в голос. Этот бабий плач сама Инна не выносила – так плакали некоторые подруги в минуты отчаяния. Она смотрела на них и давала себе слово никогда так не делать. Не опускаться до этого отчаяния, чтобы не презирать себя потом, не стыдиться назавтра своей несдержанности. Но сейчас она позабыла обо всех своих обещаниях и ревела громко и горько. Она плакала обо всем – о Федотове, о своей жесткости. Она плакала о сыне, которому уготовила выбор. А иногда выбор – это наказание, а не роскошь. Она жалела родителей, которые любили ее, внука и даже Федотова. Она скулила от отчаяния и страха – она понимала, что Колесник тоже любит ее. Любит по-своему, как может, и ради нее пойдет на многое – поменяет жизненный уклад, привычки. И он понимает, как дорог может быть сын. Колесник попытается все сделать для ее счастья. Но Инна все равно плакала, потому что знала, у них ничего не получится. Уже состоялся тот самый разговор про кадетский корпус. И ничем, никакими обещаниями уже не перечеркнуть те его слова. Еще она рыдала от страха – страшно было остаться без человека, который будет любить ее и станет опорой, поддержкой, частью жизни. Много было причин для этих слез. Соломатина на ощупь нашла бумажные салфетки, перепачкала их тушью и потом побрела умываться. Она заснула на диване, не успев раздеться. Сон был крепким, словно со слезами ушло все, что так мучило ее.

А утром Соломатина встала ни свет ни заря. Привела себя в порядок, завела машину и примчалась на работу. В своем кабинете она навела порядок, составила график приема на следующие три дня и пошла к руководству.

– Я ухожу, – сказала она изумленному начальнику, – вот мое заявление.

– Что, опять в стюардессы? – попробовал пошутить он.

– Нет, в пилоты, – совершенно серьезно ответила она.

– Соломатина, ты даешь! – крякнул тот.

– Да, у меня всегда так. Все не так, как у людей.

– Знаешь, черт тебя разберет, но мне жаль, что ты уходишь.

– Мне тоже, но так надо.

– Может, и правильно. У тебя уже сертификат пилота-любителя, ты летала бортпроводником, и вообще, в нашей «системе» ты давно. Получишь сертификат коммерческих перелетов, и, собственно, все. На здоровье ты не жалуешься.

– Не жалуюсь, – подтвердила Соломатина.

– Тогда счастливо. Ты заслуживаешь счастья, – неожиданно улыбнулся начальник.

– Спасибо! – ответила Инна и, помахивая подписанным заявлением, отправилась в отдел кадров. Она шла по коридорам не таясь, но почему-то была уверена, что Колесник ей не встретится. Он и не встретился.

«Вот и отлично! Я ему позвоню вечером и все объясню. Он все же хороший. Но – не мой», – подумала она, выглянув в окно. Там она увидела свою маленькую машинку, и ее захлестнула волна счастья. Очевидно, того самого, которое сулило ей начальство. Инна взяла сумку, заперла кабинет и стала спускаться по лестнице.

В ее жизни закончился еще один путь. Этих путей у людей всегда много, и каждому отведено свое время. Когда оно истекает, человек меняет курс. Как, например, это делает, подчиняясь внешним обстоятельствам и воле пилота, воздушное судно.

Соломатина имела отличную память. Она запоминала даты, лица, улицы и события во всех подробностях. Она только не запоминала обид, которые иногда причиняли знакомые ей люди. На следующий день после увольнения, выйдя из дома и садясь в машину, Инна совершенно неожиданно подумала об Ане Кулько. «Интересно, как она поживает?» – спросила себя Соломатина, и ей захотелось увидеться с бывшей подругой. Сейчас, когда были приняты такие важные решения, она почувствовала себя совершенно свободной, в том числе и от прошлого. «Странная она, конечно, злая и завистливая, но мы столько времени были дружны! Отчего бы не поболтать. Даже интересно, что с таким человеком делает жизнь», – думала Соломатина. А сама представляла, как небрежно расскажет о предложении руки и сердца, которое получила от Колесника. Инна не была человеком хвастливым и суетным, более того, ей было заранее неловко перед Сергеем Петровичем за свой отказ, но женское тщеславие на минуточку взяло верх. Впрочем, бывшая подруга вылетела из головы, как только показалось кафе, в котором ее ждал Колесник. Инна припарковала машину, долго возилась с платежным автоматом, потом что-то искала в сумочке, но наконец взяла себя в руки – тянуть время смысла не имело. Разговор был неизбежен.

Сергей Петрович был умен, и жизненный опыт был у него богатый. К тому же, как у каждого пилота, у него прекрасно была развита интуиция. Он сидел за столиком, пил воду и понимал, что ответ Соломатиной может быть самым непредсказуемым. И хотя Сергей Петрович видел, что Инна к нему прекрасно относится (может, даже любит его), конфликты в отпуске и разговор про кадетский корпус могли ситуацию поменять. Колесник вздохнул: «Зачем я это ляпнул?! Ведь не всерьез же. А так…» Сергей Петрович понимал, что это была и провокация, и месть за напряженный отпуск, и, самое главное, ревность. Никогда женщина не будет любить мужчину больше, чем собственного ребенка. Эту банальность знают все, но никто не принимает ее во внимание. Колесник делал предложение Соломатиной, будучи давно и серьезно в нее влюбленным. Он ждал ее все это время, наблюдая за ней и понимая, что Инна переживает сложный период. Он готов был ждать еще, добиваться и терпеть, но одна мысль не покидала его. «А что, если этого своего Федотова она будет любить вечно? Такое, говорят, бывает. И в книжках об этом пишут». Колесник вздохнул и посмотрел в окно. По улице почти бежала Инна.